Елена Беляева, заместитель главного врача Городской больницы №26
– Когда появился приказ Минздрава о посещении родственниками пациентов в отделениях реанимации и интенсивной терапии, он создал прогнозируемые трудности. Организация посещения — это дополнительная серьезная нагрузка на персонал, это негативное отношение к посетителям соседей по койкам, и препятствие для работы этого специфического отделения больницы. Реанимация все-таки не клиническое отделение. Это большие залы, в которых в тяжелом состоянии одновременно находятся несколько тяжелых пациентов. Им практически постоянно требуются манипуляции — катетеризация, интубация, другие реанимационные пособия. Они не прекращаются там никогда. По СанПиНам допускать родственников к месту проведения этих процедур нельзя. Получается, что надо выделять некое время Икс с тишиной и спокойствием? В больницу ежесуточно поступают около 300 пациентов, часть из них — именно в реанимационные отделения. Например, в условиях кардиореанимации, рассчитанной на 18 коек, оборот больных просто стремительный — за сутки там меняются все пациенты. Очень трудно вычленить время, в которое там не проводятся манипуляции.
И еще: часто родственники думают, что их психологическое состояние позволяет без проблем посетить реанимацию, но выясняется, что они переоценивают свои силы. И вид близких — перебинтованных, подключенных к аппаратам, обеспечивающим жизнедеятельность, повергает их в шок.
В больнице есть приказ, в соответствии с которым мы предоставляем возможность родственникам посетить пациента в реанимации. Но для нас это — дополнительные сложности, в том числе в части конфиденциальности для наших пациентов. Посетители приходят к одному человеку, а видят пациентов всей палаты, их фамилии, диагноз — они вывешены на входе для быстрой ориентации персонала. Кто сказал, что они не против того, чтобы их кто-то видел в таком состоянии и знал об их проблемах со здоровьем? Кроме того, посетители пытаются даже фотографировать моменты, когда людям пунктируют вену, устанавливают катетеры. И как быть с выполнением законодательной нормы о защите персональных данных, врачебной тайне?
Мы их не защитим, если родственники пациентов будут вооружены законом, по которому врачи вынуждены будут пускать всех без исключения.
Алексей Яковлев, главный врач Городской инфекционной больницы им. Боткина:
– Идея на самом деле гуманная. Когда твой близкий лежит в реанимации, есть очень большое желание его увидеть. Но увиденное, как правило, — стресс, после которого трудно прийти в себя. Человек лежит весь в трубках, с дренажами, это производит очень тяжелое впечатление. В обществе должно созреть понимание того, что больница — для больных, а не для здоровых посетителей.
Сегодня нет запрета на посещение реанимации. А что не запрещено, то разрешено. Но зачем вводить эту норму на законодательном уровне, непонятно. Ведь разрешать всем подряд входить в реанимацию нельзя. Этот вопрос должен решаться деликатно лечащими докторами, потому что не родственники, а врачи несут ответственность за жизнь пациента. Они оценивают психологическое состояние человека, желающего попасть в реанимацию, разрешают зайти, увидеть и уйти. А если есть потребность помочь в уходе за родственником — пожалуйста, поухаживай под присмотром среднего медперсонала, чтобы не навредить.
Потому что навредить неумышленно в условиях реанимации легко: ненароком толкнуть инфузомат, случайно задеть трубку дыхательного аппарата. А еще некоторые, увидев родного человека в беспомощном состоянии начинают биться в истерике у его кровати. И что делать персоналу? Заниматься пациентом, которому срочно необходимо проводить реанимационные манипуляции, или успокаивать посетителя?
Законом регулировать этот процесс невозможно. С одной стороны, нельзя человека изолировать насильно, с другой, его родственники не должны мешать лечебному процессу. Поэтому я считаю, что нельзя запрещать, но нужны определенные ограничения, которые должны быть разумными и понятными. Необходимо использовать технические возможности, чтобы не показывать родственнику разрезанное тело и торчащие из живота трубки, который придет подержать за руку и устроит рыдания, усугубляя и без того нелегкое состояние пациента.
Чтобы увидеть родственника, необязательно входить в реанимацию, даже в советские времена существовала возможность для общения через телекоммуникационные системы, предоставляющие техническую возможность увидеться родственникам и пообщаться. Их выпускал Новгородский завод, и у нас в Боткинской больнице они были установлены в отделении интенсивной терапии еще в 1970-х годах.
Это с одной стороны, удовлетворяет запрос на возможность увидеться друг с другом родственникам, с другой, избавляет от рисков, которые создает физическое пребывание посторонних людей в реанимации.
Сергей Петров, главный врач Елизаветинской больницы
– Я за то, чтобы у врачей была возможность разрешить родственникам пройти в реанимацию. И против того, чтобы они обязаны были пропускать всех, кто изъявит такое желание.
Даже выполнение уже существующего приказа Минздрава, устанавливающего правила пропуска в реанимационные отделения — на грани возможностей. Потому что в соответствии с ним мы должны обеспечить вход в реанимацию человека, который не является носителем инфекции, не болен. А как мы можем быть в этом уверены, особенно в эпидемию гриппа, например? Мы гарантируем только то, что наши сотрудники обследованы и не представляют угрозы для пациентов, которые после операции, например, находятся на аппаратах искусственной вентиляции легких (ИВЛ) с ослабленной иммунной системой. Как обеспечить стерильность — одежду, чистые руки посетителя? Это очень трудно. А если всех пациентов отделения поразит инфекционное заболевание, скажут, что это внутрибольничная инфекция, и попробуй докажи, что ее “принесли” посетители. Есть еще и технический момент — в реанимации все время что-то случается, присутствие посторонних людей просто мешает работать.
Реакция посетителей на условия пребывание пациента в реанимации бывает разной. Например, когда они видят пациента, зафиксированного в кровати, жалуются в прокуратуру. А мы иначе не можем обеспечить адекватное поведение пациента, при котором он не мешал бы себя лечить — не срывал дренажи и катетеры, после чего врачи героически борются с кровотечением и спасают их снова.
С другой стороны, мы пускаем родственников, когда понимаем, что это нужно. Ну, почему, если в палате спокойно, не разрешить войти в реанимацию маме, которая до 20 лет дорастила ребенка с ДЦП, а он с осложнением оказался на реанимационной койке? Она за ним всю жизнь ухаживает, знает, как это делать.
Яков Накатис, главный врач Клинической больницы №122 им. Соколова:
– Я за то, чтобы допуск родственников в реанимацию был. Пусть для этого будет и приказ, и закон. Но проблема не в нормативной поддержке этой идеи, она в другом. Во-первых, посещение реанимации — занятие не для слабонервных. Нужно, чтобы впервые войдя туда, человек не потерял сознание. А ведь не все готовы к тому, чтобы увидеть ряд кроватей, на которых лежат голые люди, подключенные к приборам, возможен неприятный запах, громкие разговоры медиков с пациентами, потому что больной в этом состоянии плохо слышит и плохо соображает.
Интенсивная терапия и реанимация – это производственный процесс, с пациентом все время работают. И эту работу не каждый готов видеть. Когда я захожу в реанимацию — никто не становится по стойке смирно из-за того, что главный врач пришел, все занимаются своим делом. А посетитель со стороны может оценить это неправильно.
Во-вторых, реакция самого пациента на посещения. Один, будучи в сознании, увидит близкого человека, порадуется встрече, и ему станет легче. Другой, осознавая свою беспомощность, неприглядный вид, наоборот, расстроится от того, что его видят в такой ситуации. Ну а если пациент в бессознательном состоянии, то тут, понятно, что посещения возможны, но никому они ни радости, ни удовлетворения не принесут.
Я бы ввел в клиниках должность сопровождающего по реанимации, раз уж всем так хочется, чтобы у родственников был доступ в нее. К ним приглашают специалиста, который подготовит к посещению реанимации, прокомментирует окружающую обстановку, назовет причины, почему все происходит так, а не иначе, объяснит, что случилось с их родственником и почему.
Но таких должностей нет и не будет, скорее всего. И так в реанимации – 0,75 сотрудника на каждого больного, а бывает и два на одного. Поэтому обычно заведующие отделениями видят среди своих докторов человека, способного к общению с родственниками, и стараются на него возложить эту обязанность. Потому что есть блестящие реаниматологи, которые не способны разговаривать ни со своими пациентами, ни с родственниками. Это неудивительно: у них – самый высокий уровень профессионального выгорания. Это очень трудная и неблагодарная работа.
Как сообщалось ранее, не все представители медицинского сообщества согласны с предложением о допуске родственников больных в реанимацию. Подробнее читайте: Главврач о реанимации: «Что тут делать родственникам?»