Пятиминутный отдых прервал звонок мобильника. В окне смеркается, на часах – половина первого. Звонит мой единственный помощник, опытнейший спец. Надо посмотреть только что поступившего пациента. Голос грустный, уже по этой интонации понимаю, что ночь сулит “подвиги, от которых стоит держаться подальше”.
Заходим в палату, мужчина 60 лет, первый взгляд на живот ставит диагноз запущенной кишечной непроходимости. Симптомы, описанные в старых учебниках, просто отдыхают. Живот просто с нами разговаривает: переливы, урчания, пробулькивания, слышные уже возле двери, живот “горой”, возле уголков губ следы рвоты кишечным содержимым, запавшие глаза, землистый цвет кожи, изменения на коже, напоминающие “трупные пятна спереди”, признак тяжелейших расстройств микроциркуляции.
Начинаем беседу. Задержка стула и газов уже седьмые сутки. “Думал, что всё пройдет..” , – типичная фраза нынешних пациентов. На животе рубец от пупка до лобка, белесый, тонкий, ровненький. И ещё на 5 см ниже мечевидного отростка, протяженностью 4 см, широкий, такой бывает после закрытия стомы. Какая операция? Рассказывает, что 4 года назад оперировали по поводу кишечной непроходимости. Предполагали опухоль, ее не нашли, вывели кишку наружу, а потом ее закрыли примерно через год.
Спрашиваем выписку. Отвечает, что лежит в тумбочке, открываем тумбочку, тут возглас, что тумбочка-то дома. Как говорится, без комментариев. Итого: уже почти час ночи, тяжеленный больной, требующий операции, требующий серьезной подготовки в реанимации, завтра, точнее уже сегодня, неввозные сутки, то есть мы вдвоём должны довести всё до логического завершения, и перспектива операции: пойди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что, и прояви при этом мастерство. Ну, план уже есть. Отправляем мужичка в реанимацию, есть возможность покимарить. Шикарная перспектива уткнуться лицом в подушку на час – полтора с осознанием, что где-то между двумя и тремя часами ночи гарантированно раздастся звонок мобильника из операционной и состоится это самое “не пойми чего”, что в предоперационном эпикризе имеет фразу: объем и характер операции будет зависеть от результатов ревизии брюшной полости.
Ожидания оправдались с точностью до миллиметра. В 2.30 звонок, в 2.45 начало операции. Знакомое напряженное ночное молчание бригады, короткие команды анестезиолога и хирурга на фоне работы наркозного аппарата: нормальные люди в это время уже видят сны, ненормальные, что вроде нас – содержимое переполненных кишечными массами кишок. Тонкая – расширена вся, слепая – расширена, поперечка – расширена, сигма – расширена, рука глубоко в малый таз, ну вот там и разгадка: вколоченная опухоль ректостгмоидного отдела. Чудес на свете не бывает.
Теперь бы опорожнить кишку, да мешает тот самый широкий рубец. К нему снизу подпаяна поперечка. Похоже, выводили только боковую стенку, не двустволку. Аккуратно отделились. Удалось выполнить интубацию кишки. Аромат на всю операционную. Полторы пятилитровых банки. “Говночерпие” в полной своей красе. Сигмовидная кишка немобильная совсем, выводить ее рискованно. Зато, мобилизовав “поперечку”, двустволку можно будет вывести в правом подреберье. Короткий взгляд на часы : половина четвертого. А за спиной уже три операции. Хочется пить. Лоб мокрый. Даже на шутку мобилизоваться нет желания. Доделываем работу, зашиваем.
Есть ещё часа три до утреннего обхода, написания историй. А на улице уже светает. Голову надо будет обматывать полотенцем, чтобы свет не бил в глаза…. А вот и звонит будильник. Умылся, побрился, оделся и в реанимацию. Все живы. Обратно в ординаторскую. Напарник уже там. Чай, булочка, истории, конференция, доклад, машина, дом. А через день – снова по кругу…
А я всё равно люблю свою работу.
Автор: хирург Александр Макаревич, г. Санкт-Петербург, “Доктор на работе”.
Читайте также: “Я написал завещание – могу умирать”: вспоминая ушедшего больного
