Врач-невролог Никита Жуков, известный как популяризатор доказательной медицины, рассказал создателю научно-популярного подкаста “КритМышь” Александру Головину, о чём написано в книгах «Модицина», что входит в «расстрельный» список лекарственных препаратов, и на какие рекомендации врачей можно смело закрывать глаза.
А. Г.: Тема, которую хотелось бы поднять – медицина, которая не нужна. Поговорим о тех медицинских практиках и традициях, которые существуют, но которых лучше бы не было. Как ты пришёл к тому, что это вылилось в книгу? Эта тема раздражала тебя всегда? Или произошло что-то, что послужило толчком?
Н. Ж.: История простая. Был период критического поиска во время учёбы в медицинском вузе. Возникало много вопросов, на которые профессора либо не отвечали, либо отвечали чем-то вроде «я уже 20 лет так делаю, не морочьте мне голову глупыми вопросами». Всё началось с того, что перед поступлением в ординатуру я искал, чем я буду лечить пациентов, когда приду в клинику, что и как я буду делать. Я изучил российские учебники, сравнил их с англоязычными и увидел огромную дельту. И в тех, и в других было довольно совпадений, но, при этом, русские учебники содержали ещё кучу всякого барахла, которое и описано в моей книге, и которое не встречается нигде в международных рекомендациях. Дальнейший критический поиск показал, почему оно не встречается. Не встречается, потому что это бесполезные практики, бесполезная медицина.
А. Г.: Это касается не только препаратов, но и различных методик?
Н. Ж.: Да, это не только препараты. Это и методики, и технологии, и даже подход и взгляды на диагностику, на постановку диагнозов.
А. Г.: У меня во время учёбы в вузе редко возникали подобные вопросы. А вот когда я оказался в аспирантуре и стал заниматься иммунологией, я осознал, какое количество странных вещей творится вокруг. Кроме того, увидел, как коллеги-медики смотрят на это снисходительно, даже одобряюще. И тогда меня понесло. Эти препараты, их назначение, распространённость в России… Понятно, что для их появления существует ряд причин: политические, финансовые, какие-то ещё. Но если бы ты должен был выделить главные причины, по которым их применяют на практике, какие ты выделил бы?
Н. Ж.: Я думаю, главная причина – историческая. Все эти препараты и технологии появились не вчера, и мифы о них существуют не один десяток лет. И поскольку у нас не так давно был тяжёлый период 1990-х, когда всё остановилось в развитии, то традиция – как лечили в Советском Союзе – так и перешла в новое тысячелетие. Так что это, в первую очередь, наследие. Многие препараты, которые сейчас активно пиарятся по телевизору, использовались и раньше, о них попросту забыли. Теперь они появились снова, потому что надо было на чём-то заработать. Так и продолжается.
А. Г.: Кстати, о пиаре. Я видел рекламу оциллококцинума. Там просто бомбические ролики, которые выглядят как трейлеры к фильму ужасов: люди выскакивают из автобусов, в которых кто-то чихнул, и лишь один – тот, кто принимает оциллококцинум – остаётся на месте.
Н. Ж.: Это справедливо не только в отношении оциллококцинума. У препаратов-иммуномодуляторов, у противовирусных препаратов реально сумасшедшая реклама, дорогая. Я могу вспомнить, например, кагоцел. Пилили совершенно сумасшедшие ролики. О чём это говорит? В первую очередь, что у компании до усрачки денег. И в этом свете странно выглядит аргументация, мол, бедные фармкомпании, у них нет денег, чтобы оплатить нормальные исследования фуфломицина. То есть, миллионы на красивую рекламу они могут тратить, а вот денег на парочку нормальных клинических исследований не нашлось.
А. Г.: Я часто в метро вижу плакаты про антигриппин, например. Меня всегда удивлял таргетинг подобной рекламы – на кого она направлена. Из постера видно, что это направлено на молодую маму, у которой муж на работе, она одна с ребёнком. Довольно восприимчивая аудитория. А вообще-то, видя рекламу, стоит задуматься – а зачем препарат рекламировать, если он хороший?
Н. Ж.: О том и речь. И, если проанализировать нашу рекламу, то видно, что нормальные, действующие препараты никто не рекламирует, потому что их и так применяют. Они не требуют дополнительной рекламы.
А. Г.: Представляю себе: субботний вечер, а на экране ТВ идёт реклама бета-блокаторов.
Н. Ж.: Это было бы фантастически. Но нет. Единственное, что у нас нормально рекламируют – это, по-моему, обезболивающие. Но даже и среди них попадаются устаревшие препараты.
А. Г.: У меня возникают проблемы во время публичных выступлений и в разговорах, когда я говорю о том, что простуда не лечится. От вируса лекарство очень сложно подобрать. И люди говорят мне и люди смотрят на меня с недоумением: мол, что, теперь не лечиться? Как ты реагируешь в подобных ситуациях?
Н. Ж.: Я не стесняюсь рубить правду. Я считаю, что люди, которые со мной разговаривают, уже имеют некий бэкграунд. Они либо меня уже почитали, либо послушали. Им можно в лоб сказать, что лечиться не надо от простуды. И они говорят: значит, мы правильно поняли, что ты написал в своей книге.
А. Г.: А вот из симптоматических лекарств что ты советуешь? Советуешь, например, снимать жар?
Н. Ж.: Да, советую. Но симптоматическое лечение – вещь субъективная: просто легче становится человеку. И здесь я зачастую привожу свой пример, пусть это и совсем не научно. Но в симптоматическом лечении это допустимо. Я говорю, что мне ибупрофен помогает реально при простуде. Мне хорошо. Можете попробовать последовать моему совету, и вам не понадобятся никакие арбидолы и прочее барахло.
А. Г.: Я однажды в соцсетях решил разместить клиническую задачку для пациентов. Разместил пост-опрос: какие препараты вы принимаете при температуре 37? И выяснил удивительную вещь: люди у нас думают, что ибупрофен – это от головы. Возможно, из-за рекламы нурофена.
Н. Ж.: Думаю, да, это упирается в рекламу. Потому что, когда рекламируют нестероидные противовоспалительные препараты, показывают, что болит нога, болит голова. Не простуду. А как средство против простуды рекламируют всякие комбинированные вещи: мол, раствори, намешай и выпей. Они тоже допустимы. Я помню, раньше мне терафлю нравился.
А. Г.: Я тоже недавно попробовал. Он такой вкусный.
Н. Ж.: Да, он вкусный, он содержит парацетомол, антигистаминные. Он неплохо помогает.
А. Г.: Вообще, да. И судя по составу, в который входят антигистаминные, он должен и от кашля избавлять. Но не знаю насчёт концентрации – правильная она там или неправильная.
Н. Ж.: Нормальная.
А. Г. : И другой момент. Меня как-то спросили, как я отношусь к прививкам от гриппа. Но знаете, это такое заболевание, о котором многие думают, что его вызывает вирус гриппа. Вирус, от которого существует одна прививка. При этом мы забываем, что это заболевание, вызываемое разными вирусами: и парагриппы бывают замешаны, и гриппы разных штаммов. Да, прививка может вас спасти, а может, вы заболеете другим штаммом гриппа. Поэтому смысла в этих прививках я не вижу. А как ты к ним относишься?
Н. Ж.: Если смотреть на исследования, то они показывают около 50 процентов эффективности. Многое зависит от того, поймаете ли вы тот штамм, от которого делается прививка, угадали ли учёные в этом сезоне, ведь каждый сезон новую прививку делают по самому популярному штамму. Когда меня об этом спрашивают, я отвечаю, что это личное дело каждого. Всё-таки 50 процентов эффективности – это не то, что корректно каждому человеку рекомендовать. Хотя я рискую на себя вызвать гнев коллег, которые тоже радеют за доказательную медицину, потому что все серьёзные научные организации всем рекомендуют прививаться, в том числе, беременным и лактирующим.
А. Г.: Я в этом году тоже планирую привиться. Но речь не об этом. Когда я работал в иммунологии, я часто имел дело с иммуномодуляторами. Помню удивительный случай, когда я узнал, что сотрудница смежной лаборатории, студентка четвёртого курса, занимается для своей исследовательской работы препаратом ликопид. Это иммуномодулятор якобы бактериального происхождения. И я сказал ей, предварительно погуглив, что исследований международных о том, что этот препарат эффективен, нет. И тут произошло удивительное. Она округлила глаза: как это нет? И выяснилось, что профессор им рассказывает, что такие исследования есть. И что на подобных знаниях на кафедре обучено уже не одно поколение студентов. Индокринация этого препарата происходит на базовом уровне.
Н. Ж.: Это и есть наследие. Наши профессора учились в прошлом веке. И продолжают так учить.
А. Г.: И они ездят на конференции и друг другу рассказывают про все эти весёлые вифероны и кагоцелы. Для меня за гранью понимания добра и зла оказалось, что эти препараты входят в перечень необходимых и жизненно важных, что они должны быть в любой аптечке, в любой аптеке. Как такое происходит?
Н. Ж.: Речь всё о том же наследии. Профессора ездят на конференции, пишут рекомендации, эти рекомендации попадают в Минздрав, Минздрав выпускает перечни, кто и что должен закупать. Препараты, которые попадают в список жизненно важных, должны быть во всех аптеках. Большинство больниц их тоже должны закупать.
А. Г.: Отсюда возникает вопрос. Если у профессоров есть доверие к препаратам, то и у пациентов оно, конечно, тоже есть, и они просят конкретные препараты им прописать. Как ты поступаешь в таких случаях? Прописываешь, если очень просят, конкретные препараты?
Н. Ж.: Нет. Я не рекомендую в своей практике то, что мы называем фуфломицином. Если человек по своей инициативе это принимает, и ему легче, это его дело. Мне главное, чтобы он выполнял мои рекомендации. А дополнительно – пожалуйста. Пусть хоть голый по улице ходит. Но сам я ничего не даю. И бывают ситуации, когда человек от меня уходит ни с чем. Я говорю: вы здоровы, я вам не дам никаких интересных таблеток, вам ничего не показано, живите и радуйтесь. И люди в таком случае чаще уходят довольные, не расстраиваются.
А. Г.: А вот представим ситуацию. Ты приходишь к молодому врачу. Он прописывает тебе лечение, а ты на пути к аптеке осознаёшь, что 70 процентов из назначенного – полная ерунда. Что делать? Игнорировать? Или возвращаться и бодаться?
Н. Ж.: Бодаться неэффективно. Надо понимать, что если вам назначают бесполезные препараты, то у вас ничего серьёзного нет. И если вы их не будете принимать, ничего не случится. Это можно на 100 процентов гарантировать. И тут такой критерий возникает: если вы пришли к врачу, и он вам назначил лекарства из «расстрельного» списка, значит, врач у вас ничего не нашёл. Можете либо проконсультироваться у другого врача, либо успокоиться – вы ничем не больны.
А. Г.: А если осознание пришло на приёме?
Н. Ж.: Тогда есть смысл поинтересоваться у врача. За последние лет 10 появилось и много авторов талантливых, и блогеров, которые ведут просветительскую деятельность, рассказывают про нормальную медицину, и это проникает в умы рядовых врачей. Если вы прямо на приёме спросите, а нужно ли мне на самом-то деле принимать, скажем, церебролизин, есть надежда, что врач вздохнёт с облегчением и скажет: «Слава Богу, как же я задолбался назначать этот препарат. Конечно, не принимайте!».
А. Г.: Мне кажется, это только молодых врачей касается.
Н. Ж.: Да, все подобные примеры, которые я накопил, касаются молодых врачей. Но этих примеров уже довольно много. Мне и пациенты рассказывали, и коллеги. Такое, к счастью, встречается.
А. Г.: Теперь мы говорим о другом классе фуфломицинов. До этого мы говорили об иммуномодуляторах. Церебролизин – это ноотроп.
Н. Ж.: Его позиционируют как нейропротектор, а заодно и как сосудистый препарат, и как ноотроп. От всего. Прекрасное средство для мозгов. На самом деле это какой-то странный белковый коктейль. Как протеин по венам пускать – почти то же самое, наверное.
А. Г.: Вообще не очень полезным препарат кажется, если из состава исходить.
Н. Ж.: Мне тоже не особо комфортно его состав читать. Я бы не хотел у себя такое в вене ощутить.
А. Г.: Я врач без практики, ни одного дня в своей жизни я врачом не работал. Только с фундаментальной медициной был связан. И мне интересно вот что. Допустим, приходит пациент, который восстанавливается после инсульта. Ему назначают церебролизин. Ворох нормальных лекарств и церебролизин в довесок. Этот довесок – результат внутренней больничной инструкции?
Н. Ж.: Это в большинстве случаев многофакторная ситуация. Бывает, что это установка больницы. Закупила, допустим, больница в этом полугодии много церебролизина, и надо что-то с ним делать. Врачам в отделениях говорят: ребята, не забывайте выписывать. Это для пациентов, которые в стационаре лечатся, на капельницы приходят. А часто бывает, что врачи следуют устоявшимся клиническим рекомендациям, которые написаны в учебниках. Там встречается и церебролизин, и прочая фигня.
А. Г.: То есть, это может быть и приказ сверху, и инициатива на местах. Когда я проходил практику на скорой помощи, я воочию увидел, что при вызове на инсульт человеку обязательно вводят церебролизин. Ещё до того, как положат на каталку. Это было внутренней инструкцией станции.
Н. Ж.: Когда-то была инструкция обязательно применять глицин – ещё до того, как на каталку пациента положат. И где ускорение, улучшение реабилитации? Если бы была эффективность, её было бы видно и без исследований, по статистике. Но нет.
А. Г.: У меня была ситуация: я попал к неврологу на приём с болью в спине. Мне тогда было всё равно, что сотворят со мной врачи. И меня направили в отделение медицинской реабилитации, где я узнал много интересного. Мне назначили физиотерапию, где я впервые осознал, что у нас практически в каждой поликлинике есть такие места – подвалы с ванными, с минеральной водой, душем Шарко. И я задумался, эффективно ли всё это. Быстро пришёл к выводу, что, наверное, нет. Душ Шарко – это прикольно. Не знаю насчёт эффекта. А всё остальное, что со мной делали, было странно. Ты об этом тоже пишешь в своей книге?
Н. Ж.: В первой и второй книге об этом нет. По-моему, только в третью книгу попала статья о физиотерапии. Физиотерапия – это такой прекрасный аттракцион. Медицинский аттракцион. Куча приборов, мигают лампочки, что-то там происходит. А насчёт эффекта – кто его знает. Большинство физиотерапевтических методов, которые можно встретить в наших постсоветских поликлиниках, были выдуманы лет сто назад. Всякие электрофорезы, магнитные терапии. Потом пришли лазерная терапия, терапия ультразвуком. В остальном мире об этом давно забыли. Никто не вспоминает. Если мы посмотрим на международные публикации, в которых встречается физиотерапия, то речь там идёт о физической терапии и реабилитации. Так это обычно называется в Европе и Америке. Туда обязательно входят лечебная физкультура и локомоторы. Это такие огромные штуки, похожие на экзоскелеты, куда сажают парализованного человека. Они помогает заново учиться движению. Вот что во всём мире называется физической терапией. А у нас физиотерапия – это странные электрофорезы. Мол, электричество помогает загнать лекарственное вещество куда-то там глубоко в ткани. Это полный абсурд. Противоречит не только медицине, но и физике. А у нас огромные отделения функционируют по всей стране. Пишутся научные работы, диссертации.
А. Г.: Меня поразил размах этого в рядовой поликлинике, хоть Питер и крупный город. Но целое крыло, несколько этажей, множество кабинетов… Моя гражданская совесть заиграла даже. Я думал о том, сколько же на это ушло бюджетных денег.
Н. Ж.: Так происходит, потому что существует спрос. В умах людей физиотерапевтическое лечение – это лечение не таблетками. А люди всегда счастливы, если их лечат не таблетками и не хирургами. Это что-то третье. А ведь что-то третье в современной медицине – это изменение образа жизни, лечебная физкультура, в том числе. Но у нас есть свой «эсэнгэшный» вариант третьего пути – физиотерапия. Прикольный приборчик, который от всего излечит без таблеток.
А. Г.: Да, в таких отделениях никогда не пусто. Со мной делали две вещи – били током и светили лазером. Это и правда аттракцион. Про ток мы уже как-то вели речь. И мне в комментариях написали: почему вы ругаете электротерапию, которая во всём мире успешно применяется? Может, это и правда эффективно? Ведь доказать эффективность нельзя.
Н. Ж.: Ещё как можно. Берутся две группы. Одной группе ставишь нормальные приборы. Второй – контрольной – группе ставишь те же приборы, только их не включаешь. И сравниваешь результаты.
А. Г.: Не знаю, проходил ли ты эту весёлую пытку. Это реально ток, которым реально бьют. Потом к нему привыкаешь и можешь даже спать. Мне это лечение напомнило про целый пласт явлений – российское санаторно-курортное лечение, где тоже весело. Ты пишешь об этом в своих книгах?
Н. Ж.: Нет, до этого ещё не добрался. Но это тоже наше изобретение, чисто наша тема. Попробуйте где-то в остальном мире найти санаторий. Это больше культурная тема. Не просто историческая, а рождённая от культуры. Нас как учили в советское время? Человек должен, во-первых, работать, во-вторых, должен страдать. В этих пунктах нет слова «отдых». Советский человек не должен был отдыхать. Он должен был работать и страдать. И курорты были придуманы как лазейка для отдыха. То есть, ты не можешь нормально отдыхать, но можешь заболеть. И вот тебе «лечение» такое. Не было бы санаториев, а были бы более длительные отпуска, эффект был бы такой же. Это эффект банально от отдыха. Люди переключаются, релаксируют. С тем же успехом можно и чем-то поинтереснее заняться, например, на Байкал съездить.
А. Г.: Ну, если людям нравится в санаториях, почему бы и нет. Там происходит много весёлого. Я в детстве бывал в таких местах. Очень весёлая вещь – орошение дёсен минеральной водой. Это очень щекотно.
Н. Ж.: Минералка у нас тоже лекарство от всех болезней. Я до неё не добрался, но масштабы поражают. К счастью, это сходит на нет. Наше поколение не оккупирует Минеральные Воды и Пятигорск. И никто не умирает от этого. Так что есть предположение, что вся эта история с минералкой – странная профанация и россказни.
А. Г.: Я даже помню, как заходишь в столовую в санатории, а там стаканчики с разной минералкой из разных источников. Есть совершенно горькая: это, видимо, должно усиливать «лечебный» эффект.
Н. Ж.: Да, считается, что минералка чем более отвратительная на вкус, тем более лечебная.
А. Г.: Ты ведёшь продуктивную просветительскую деятельность. Ты чувствуешь отдачу? Есть ощущение, что люди грамотнее стали подходить к вопросам собственного здоровья?
Н. Ж.: Да, есть обратная связь. Я стараюсь всем отвечать, кто пытается со мной контактировать. Приходит несколько сотен писем в месяц. В основном это довольно адекватные вопросы: после прочтения каких-то материалов у меня просят уточнений. И всё время новые люди пишут. Словом, есть надежда, что люди что-то читают, ищут, интересуются. Есть свет в конце тоннеля. Работа не в пустоту уходит. Коллеги пишут довольно часто. Я пытаюсь сейчас включиться в российское движение доказательных врачей. У нас есть разрозненные группки по разным городам. Я пытаюсь включиться во все. И часто слышу от коллег: о, я вас знаю, я свой путь в доказательную медицину с ваших книг начал. Постепенно ситуация выправляется. Но шарлатанов и дураков всё ещё огромное количество. Несмотря на то, что в инстаграме полно адекватных блогеров, сторонников доказательной медицины, самым популярным врачом в инсте остаётся некто Зубарева, которая пишет сумасшедшие вещи. Пишет о странных диетах, обо всех этих мифах.
А. Г.: То есть, это твоя книжка, но со знаком наоборот?
Н. Ж.: Да, и ведь люди читают это, отзываются. Я захожу, комменты листаю. Люди прямо жрут эту информацию, им нравится. Больше мифов давайте нам!
А. Г.: Мне всегда казалось, что на подобную твоей деятельность должно быть много негативных откликов. Особенно от старших коллег. Мол, поработай лет 15, потом что-то говори.
Н. Ж.: Да, подобные отзывы я стабильно получаю пару раз в месяц. Мол, понаписал ерунду. Я даже попробую сейчас найти такие письма и процитировать.
А. Г.: Откуда берётся такой негатив, пренебрежение к современным тенденциям и осязаемый непрофессионализм в нашей медицине?
Н. Ж.: Думаю, в первую очередь, это огрехи в образовании. Во-вторых, это косность отдельно взятых людей. Многие мои сокурсников после окончания вуза, ординатуры выдохнули и сказали себе: всё, можно больше ничему не учиться, ничего не читать, я врач, буду лечить, как знаю, ещё лет 50. То есть, люди-то ничего и не ищут, им плевать на новые тенденции. Вот, кстати, нашёл то, что мне недавно написали: «Инфа на сайте – однобокое суждение малоопытного, сверхамбициозного и, как следствие, неудовлетворённого и несостоявшегося в профессии доктора. Мне крайне вас жаль. Крайне малая крупица истины во всём этом есть, но она с ног на голову поставлена. Причём на голову, поражённую гордыней». Я каждый раз, читая подобное, поражаюсь, где люди увидели у меня гордыню и пафос. Я никуда не лезу сам. Позовут, прихожу, рассказываю. Не могу понять механизм логики. Вот ещё одно нашёл: «Кто бы полечил вас, доктор, от мании величия и дремучей фармакологической неграмотности? Сочувствую вашим пациентам». Причём обычно это пишут анонимы, и хочется спросить – а кто вы? Профессор фармакологии? Теплится надежда, что не всё потеряно в мире, но, когда контактируешь с этой тёмной стороной, понимаешь, что всё равно всё ещё плохо.
А. Г.: У меня есть ещё вопрос, который я задавал медицинскому журналисту и получил несколько рецептов. Хочется и твой ответ услышать. Как найти в этой куче людей нормального врача?
Н. Ж.: По отзывам других врачей. И, как я уже упомянул, сейчас очень много медийных врачей, и 90 процентов из тех, кто что-то публикует, явно говорят, что они из доказательной медицины. Это можно считать критерием. Если врач это декларирует, скорее всего, он в этой парадигме и живёт. Хотя есть исключения.
А. Г.: А что, бывают хамелеоны?
Н. Ж.: Нет, но идея доказательной медицины уже проникает на кафедры. И, как это бывает, она проникает не с той стороны. И извращает саму суть. Я знаю, что сейчас на кафедрах, куда проникает доказательная медицина в извращённом варианте, даже придумали своё сокращение. Среди врачей доказательной медицины бытует сокращение ДМ. На кафедрах это звучит как МОД – медицина, основанная на доказательствах. Это хороший перевод. Но использование самого сокращения МОД сразу выдаёт, что врач учился доказательной медицине не по чтению англоязычных источников, а на кафедре услышал. А там как? Там считают, что любое исследование – это доказательство. То есть, занимаются тем же, чем занимались последние сто лет. Исследуют всякие фуфломицины на пациентах и называют это доказательной медициной. Вот, мол, исследования, вот доказательства. То есть, их даже оборотнями не назовёшь. Они просто извращают само понятие доказательной медицины и используют его как хотят.
А. Г.: В случае с жителями больших городов найти медийного врача и записаться на приём – выполнимая задача. А в маленьких населённых пунктах с этим не так просто. Отсюда вопрос: если ты пришёл на приём к врачу, существует какая-то возможность понять степень его адекватности? Есть какая-то магическая фраза, которая в этом поможет?
Н. Ж.: Есть парочка грубых приёмов. Самое простое, общее – спросите, что врач последнее на английском языке читал. И речь здесь не о формальном знании английского. Просто материалов выходит огромное количество, а выходят они на английском языке, и никто даже заморачиваться не будет с переводом. Потому что пока одни материалы переводят, выйдет куча новых. И если ты хочешь быть в теме хоть чуть-чуть, ты должен читать на английском в оригинале. Соответственно, это критерий – в теме врач или не в теме.
А. Г.: Конечно, трудно представить подобную ситуацию. Поэтому интересно послушать пациентов, которые попробовали задавать такие вопросы на практике. Хотелось бы почитать, послушать таких людей.
Н. Ж.: А вообще вопросы поиска врача возникают часто. Чуть ли не треть сообщений, которые мне пишут, заканчиваются просьбой посоветовать лора, гинеколога и т.д. У меня даже есть мысль составить некий рейтинг специалистов.
А. Г.: Предвкушаю огромное количество негатива. Тот, кто составляет рейтинги, нарывается на неприятности.
Н. Ж.: Да я и без этого уже нарвался на них, меня уже считают троллем-врачом из медийной тусовки. Я уже смирился, нормально, проживу.
А. Г.: Что бы вы пожелали своим читателям, слушателям?
Н. Ж.: Имеется в виду пожелание не медикам, а нормальным людям, пациентам? Пациент в России должен быть грамотным. Точка. Вы можете любой вопрос задать врачу, но вы должны понимать, что с вашим телом происходит, где у вас почки и т. д. Хотя бы для того, чтобы не быть обманутым. Полезно почитать блогеров, почитать книги.
Как сообщалось ранее, врач-невролог, автор книги «Модицина. Encyclopedia Pathologica» Никита Жуков – об опасности лечения по принципу «главное, что пациенту стало легче». Подробнее читайте: «Врачи не могут отталкиваться от позиции “главное, что пациенту стало легче”».
