Министр здравоохранения России Вероника Скворцова рассказала изданию ТАСС о том, почему она выбрала педиатрический факультет и как развивалась её медицинская карьера после поступления в ВУЗ.

Когда Вероника Скворцова окончательно решила идти в медицину и поступать во Второй мединститут, она выбрала педиатрический факультет.

«На мой взгляд, там дают наиболее широкое и глубокое образование. Весь изучаемый материал рассматривается через призму возрастных изменений — с момента зачатия. Формирование мозга меня всегда околдовывало — как все сначала развивается, а со временем угасает. Эти таинства меня и вели», – рассказала министр.

На втором курсе института она занялась наукой, опубликовала первую статью в сборнике всероссийского съезда иммуногистологов. Тогда открыли простагландины, изучала их влияние на организм.

А с четвертого курса Вероника Скворцова погрузилась в неврологию.

Вуз окончила с красным дипломом, не имела ни одной четверки. Ей нравилось учиться и к концу ординатуры уже работала в клинике у своего учителя академика Евгения Ивановича Гусева и фактически собрала материал на диссертацию. Защитила кандидатскую досрочно, через полтора года.

«Моя последующая жизнь протекала на кафедре у Евгения Ивановича. В 1989 году я сумела помочь тяжелому пациенту в коме, которого положили в общую реанимацию. В ту ночь я дежурила в отделении как невролог. Хоть и была совсем молодым специалистом, но очень старалась использовать все свои знания, чтобы помочь. В результате к утру больной пришел в сознание. Когда академик Гусев узнал об этом, он позвал меня в кабинет и предложил попробовать создать отделение нейрореанимации.

Так в 29 лет я возглавила новую службу, сама создавала ее с нуля. Это было в Первой градской больнице», – рассказала доктор.

Несколько лет она уходила с работы только для того, чтобы поспать, и сразу возвращалась. В своём отделении выводила людей из разных ком.

«Неспецифические структуры мозга, которыми увлеклась еще в школе, позволили мне открыть определенные секреты. Я ввела систему многокомпонентного мониторинга функциональной активности мозга, в то время эти методы лишь появлялись. Это была не банальная электроэнцефалография, а полноценное обследование со спектральным, когерентным анализом и топографическим картированием. Вызванные потенциалы мозга и магнитная стимуляция тоже были внове. Отдельно исследовались вертикальные системы. Мы могли увидеть, как различные зоны мозга реагируют на повреждение, взаимодействуют между собой.

Самое главное — мы мониторировали больных с первых часов заболевания в течение нескольких суток, что позволило открыть интереснейшие закономерности. Скажем, в первые три-пять дней вне зависимости от того, какой участок мозга поражен, в мозге развивается генерализованная дисфункция.

Иными словами, весь мозг погружен в смятение. Нет ни одной структуры, которая работала бы в обычном режиме. Дисфункция может быть использована, чтобы заставить в целом сохранные участки мозга взять на себя работу пораженных и таким образом компенсировать выпадающие функции.

Этой проблемой я занималась, и она стала темой моей докторской диссертации», – пояснила министр.

Защитила она докторскую уже в 33 года, так как была, по её словам, чрезвычайно увлечена работой.

«По результатам мониторинга больных мы начали использовать различные нейропротекторы — вещества, защищающие мозг. Фактически создавали индивидуальные коктейли для каждого пациента. Это давало хорошие результаты.

Мы выводили в ясное сознание и на 91-й день комы… Как определить тяжесть? Она бывает разной. Скажем, если мозг жив, даже остановка сердца не является смертным приговором. Таких людей мы спасали многократно. С клинической смертью можно и нужно справляться. А вот когда умирает кора мозга и вместо кривой энцефалограммы идет прямая линия — тогда все, конец», – отметила врач.

Но задача неё и её команды всегда состояла в том, чтобы вернуть мозг к полноценной жизни. И российские врачи могли дать фору заграничным.

«В 1993 году я закончила работу над докторской диссертацией и сконцентрировалась на разработке методов нейропротекции. Тогда по предложению академика Игоря Петровича Ашмарина в медицине стали активно внедряться пептиды — особые молекулы, живущие в организме человека лишь несколько секунд, но успевающие запустить цепочку каскадных реакций, которые приводят к длительным и разнообразным эффектам.

Мы были мировыми лидерами в подборе эффективной нейропептидной защиты мозга, хотя сам термин “нейропротекция” появился позже», – отметила Скворцова.

В 1994-м году после выступления на международной конференции с докладом о метаболической защите мозга, Веронике Скворцовой предложили сразу три рабочих контракта в разных странах мира, но она решила продолжить свою работу в Москве.

В 1997 году она возглавила самостоятельную кафедру фундаментальной и клинической неврологии Российского госмедуниверситета, которая обучала студентов медико-биологического факультета — биофизиков, биохимиков, медицинских кибернетиков, а также лечебников, клинических психологов, ординаторов, аспирантов и курсантов факультета усовершенствования.

В будущем Вероника Скворцова поняла, что приняла правильное решение, оставшись в России. Её стали приглашать в ведущие неврологические клиники мира в качестве visiting professor.

«Я стала короткими выездами — от недели до месяца — работать в ведущих неврологических клиниках США, Великобритании, Германии, Австрии, других стран… Познакомилась с зарубежными коллегами, со многими установила замечательные человеческие и партнерские отношения.

В 1996 году меня избрали генеральным секретарем Европейского совета по инсульту, параллельно я вошла в международную группу топ-экспертов по нейропротекции. По сути, мы определяли основные направления развития в данной области медицины. А в 2001-м я стала исполнительным директором Всемирной организации инсульта.

Закончился определенный жизненный этап, завершилась одна фаза развития и началась следующая. По сути, вся наша жизнь состоит из неких витков. Иногда оглядываюсь в прошлое, и возникает чувство, будто со мной подобное уже происходило, но в других условиях и декорациях», – рассказала Вероника Скворцова.

Работы её команды по нейропротекции были широко признаны в мире, но в 2001 году она осознала, что существуют серьезные препятствия, не позволяющие применять разработанные ими эффективные лечебные технологии в России. Для их внедрения необходимо было наладить полноценную систему медицинской помощи при острых нарушениях мозгового кровообращения.

Нейропротекция наиболее эффективно проводится в первые три-четыре часа после инсульта, пока в мозге не произошли необратимые повреждения. Можно путем обращения патологических процессов вспять сделать так, что они и не возникнут, либо поражение будет ограничено минимальным размером. Скажем, инфаркт формируется в центре ишемизированной зоны мозга, а остальные участки, называемые зоной пенумбры, ишемической полутени, восстанавливаются в здоровые ткани.

Чтобы получать пациентов на раннем этапе развития инсульта и эффективно использовать “терапевтическое окно”, по-иному должен быть организован весь процесс медицинской помощи. Важно объяснить людям, как мало времени имеют врачи, чтобы спасти мозг. Ну и, конечно, необходима быстрая доставка больных туда, где им оперативно и квалифицированно помогут.

«Исходно моя кафедра фундаментальной и клинической неврологии базировалась в 20-й московской больнице, а в 2001 году я договорилась о создании неврологической клиники в другой столичной больнице — в 31-й. Ее возглавлял мой однокурсник Георгий Натанович Голухов, профессор, талантливый организатор, в последующем работавший и министром в правительстве Москвы. Георгий Натанович выделил нам два этажа и позволил создать модельный stroke unit, образцовый инсультный центр — со своей службой приема, реанимацией, мультидисциплинарной ранней реабилитацией, помещениями для кинезитерапии, эрготерапии.

За два года мы получили фантастические результаты: летальность при всех формах инсульта снизилась в два — три с половиной раза.

Это позволило не только внедрить нейропротекцию, но и впервые в нашей стране в 2005 году провести системный тромболизис при ишемическом инсульте. В 2006 году мы тоже впервые применили селективный эндоваскулярный тромболизис с помощью ангиографии. Всё это заставило нас написать программу, которую сейчас называют сосудистой», – рассказала Вероника Скворцова.

По окончании формирования системы Вероника Скворцова отправилась в Министерство здравоохранения, не зная там никого на тот момент. Она попала на приём к руководителю департамента Руслану Хальфину.

А на следующий день он вместе с тогдашним министром Михаилом Зурабовым должен был докладывать в правительстве о национальном проекте “Здоровье”.

«Так получилось, совпадение, которых в моей жизни случалось много. Руслан Хальфин спросил: “Сможете к девяти часам завтрашнего дня оформить ваши предложения по форме, которую дам?”

Я согласилась и за ночь привела все в соответствие с министерским стандартом, паспортизовала заявку. К моему великому изумлению, вскоре меня пригласили на коллегию Минздрава, где я выступила с докладом. Нашу программу одобрили, через короткое время решился вопрос и с финансированием. Понятно, что обо всей стране речь сразу не шла, решили выбрать 12 пилотных регионов. Там мы и создавали модель “1 + 3” — один региональный сосудистый центр и три первичных.

В конце лета 2007 года министром здравоохранения стала Татьяна Голикова. Я опять выступила на коллегии, после чего Татьяна Алексеевна пригласила меня на беседу и предложила… работу своим замом.

Я испытала настоящий культурный шок! Никогда не мыслила себя чиновником, всю жизнь занималась фундаментальной наукой и ценила возможность реализовывать идеи. Но Татьяна Алексеевна и говорила, что приход в Минздрав позволит мне реализовать задуманное.

Есть определенные процедурные формальности. Первый разговор у нас состоялся в начале 2008-го, после этого мы еще несколько раз встречались, а замминистра я стала 15 июня 2008 года.

Конечно, давая согласие на переход в министерство, не представляла, что за работа такая. Она радикально отличается от всего, что было в моем прежнем жизненном опыте. Другое измерение!», – отметила Вероника Скворцова.

Она призналась, что первый год часто думала, что завтрашний рабочий день будет последним. Требовались напряжение воли и запредельная внутренняя концентрация. Но она не привыкла отступать и сдаваться, поэтому так и не ушла с этой работы.

В 2012 году Вероника Скворцова сама возглавила Министерство здравоохранения России и по-прежнему остаётся в этой должности.

“Точно могу сказать, что главным итогом нашей работы за последние шесть лет стало то, что отрасль наконец-то начала функционировать по внятным и понятным правилам”, – заключила министр.

Как сообщалось ранее, министр здравоохранения России Вероника Скворцова рассказала о своей династии, значении музыки в жизни её семьи, о стержне, развилках и окончательном выборе. Подробнее читайте: Скворцова: Я всерьёз задумывалась поступать в музучилище, но потом заинтересовалась изучением мозга.