ПсихиатОр – представитель вымирающего, но до сих широко распространенного вида Psychiatrus Soveticus. Обитает преимущественно в психиатрических больницах и диспансерах, но часто встречается на кафедрах и в институтах. Во всех этих заведениях он находится на вершине пищевой цепи.
Пациентов называет презрительно или снисходительно «больными». Обращается к ним на ты, по-отечески, то строго, то ласково. Трепещет над своим белым халатом, боясь, что оставшись без него сойдет за пациента. В халате чувствует себя богом и вершителем человеческих судеб. Не стесняется поставить диагноз даже покойным писателям, философам и музыкантам, считая, что тем самым раскрыл тайну их творчества. Подозревает у себя «душевное заболевание». Но надеется, что ошибся, так как комиссионно не осматривался. К тому же жена, квартира и машина есть, значит здоров.
У каждого пациента стремится в первую очередь найти шизофрению. И обязательно находит. Но из-за строгости современных классификаций такой диагноз написать не может. Выкручивается, в истории болезни дает понять отдельными выражениями, что шизофрению все-таки обнаружил. Пообщавшись с родственниками пациента, после их ухода радостно улыбается: «Ну вот… от осинки не родятся апельсинки». Этим ограничиваются его знания о генетике психических расстройств.
Из лекарств признает только галоперидол, амитриптилин, пирацетам, феназепам. При этом назначает одновременно. Предпочтительно в очень больших тяжело переносимых дозировках или неэффективно малых. Середины он не знает. Минимальную дозу назначает скорее для того, чтобы убедиться, что нужна все-таки максимальная.
Когда видит, что пациент захлебывается слюной, еле передвигает ноги и трясется, то считает свой долг выполненным. Значит лекарство точно работает и медсестры могут спать спокойно. Часами ломает голову и ссорится с коллегами, выясняя что же у «больного»: «шизофрения на органическом фоне» или «органика на шизофреническом фоне». При этом в лечении все равно будет использовать галоперидол, амитриптилин, феназепам, пирацетам.
Думает, что психотерапия – это разговор по душам, лепка и шитье. Разрешает такое баловство для особо избранных «сохранных больных». В лучшем же случае из психотерапии признает только гештальт-терапию, потому что про другую не слышал. Правильно боится, что пациентам в стационаре от такой терапии может стать хуже. Поэтому экспериментирует с менее тяжелыми пациентами вне основной работы. Про когнитивно-поведенческую терапию думает, что «это дрессировка».
Любит такие словечки, как «эндогенный», «процесс», «истерия», «психопатия». Особенно «эндогенный» и «процесс», подразумевая под этим свой любимый диагноз. Произносит это с многозначительным видом. Современную терминологию считает проявлением излишней политкорректности и заговором прогнившего Запада. Из гештальта узнает несколько новых слов: «граница», «поле», «фон», «контакт». Отчего становится еще более высокомерным и загадочным.
Страстно убежден, что гомосексуальность и мастурбация тяжелые душевные недуги, и, конечно, проявление «вялотекущего эндогенного процесса». Верит в свою способность заподозрить заболевание по блеску глаз и улыбке. Гордится этим умением и тщательно его оттачивает, ставя диагноз всем своим недоброжелателям.
С таинственным видом может сказать про коллегу: «Она эндогенная больная. Мы все давно поняли». Если ваш голос недостаточно трагичен при рассказе о смерти матери, то вы «эмоционально уплощены», а значит однозначно «эндогенны». Любит говорить про пациентов «он мне не понравился», имея в виду, что чувствует шизофрению. Да, он считает, что ее можно чувствовать. И, что это чувство, куда важнее всех «этих новомодных» диагностических критериев.
Его любимый «диагностический критерий» – это «социальная дезадаптация». Поэтому если вам тридцать и вы не в браке, то вы тоже “эндогенный”. При этом ему самому может быть 40 и сам он в браке никогда не был, потому что «бабы все истерички» и «не хотят гештальт пройти».
Если вы вегетарианец или оппозиционер (на его жаргоне «у вас сверхценные идеи») , меняете часто работу («не удерживаетесь»), перешли на более низкооплачиваемую работу («социальный дрейф»), то вы, конечно, тоже «эндогенный». Тем более, если вы читали Кастанеду.
Он не понимает зачем нужен закон о психиатрической помощи, права пациента и согласие на лечение. Считает это глупой и вредной формальностью; «Ведь какие могут быть права у душевнобольных? Они же душевнобольные!»
Представители этого вида осознают, что их время уходит. Они спиваются на дежурствах и недовольно ворчат, что психиатрию никто не ценит, что пациенты не нуждаются в их помощи, а молодые коллеги не хотят разбираться в типах вялотекущей шизофрении.
Автор: врач-психиатр Дмитрий Фролов
