Людмила Комиссарова
Сын Людмилы Комиссаровой Алексей принес в нашу редакцию копию обращения, которое он отправил в Следственный комитет Карелии. О том, что это официальное заявление, говорит только “шапка”: “Руководителю Следственного отдела… Прошу провести проверку… для установления состава преступления по ст. 293 УК РФ или иных признаков противоправного деяния в отношении моей мамы… не получившей необходимых препаратов для облегчения болевого состояния”. Дальше – хроника мучительного ухода из жизни и странное противостояние больной женщины и врачей. Приводим обращение Алексея с незначительными сокращениями.
Диагноз “рак молочной железы” маме поставили в 2012 году. Тогда же сделали операцию и провели химиотерапию. Но через два года мама почувствовала себя хуже. Результаты нового обследования почти не оставили надежд: прогрессирующие метастазы в костях, печени и щитовидной железе. Врачи республиканского онкодиспансера назначили продолжение химотерапии – золедроновая кислота по 4 миллиграмма раз в 28 дней.
Химиотерапию мама перенесла с трудом, самочувствие серьезно ухудшилось. Лечение отменили и выписали маму домой, в Кемь. Рекомендовали продолжать капать золедроновую кислоту раз в 28 дней, а обезболивающий препарат трамадол заменить на более эффективный морфин. Получить рецепт на него мы должны были по справкам, которые нам выдали в онкодиспансере (справка ГБУЗ “Республиканский диспансер” от 26.09.2016; справка-осмотр онколога-химиотерапевта от 03.10.2016).
Вернувшись в Кемь, мы с мамой обратились к терапевту и онкологу Анисимовой, которая нам сказала, что морфин мы не получим, несмотря на справки, а золедроновую кислоту они будут заказывать. Нам порекомендовали продолжить обезболивание препаратом трамадол с парацетамолом и амитриптилином, которые мы можно приобрести в аптеке. Эти лекарства мы купили, но столкнулись с серьезной проблемой при получении золедроновой кислоты. Анисимова и главный врач Кемской ЦРБ Виктор Смирнов отказывали нам в получении препарата, объясняя это тем, что его нет на складе в Петрозаводске.
Пришлось ехать в петрозаводский онкодиспансер, и там я узнал, что проблем с препаратом нет, он имеется в достаточном количестве, и химиотерапевт петрозаводского онкодиспансера сказал, что не понимают действий врачей Кемской ЦРБ. Золедроновую кислоту мы получили с задержкой на 11 дней. По данному факту мною было написано заявление в Минздрав, ответ на которое я так и не получил. Золедроновую кислоту мы прокапали самостоятельно, так как в поликлинике Кемской ЦРБ нет ни дневного стационара, ни свободных медсестер, которые могли бы провести процедуру на дому.
Маме становилось хуже. Она жаловалась на сильные боли и просила о помощи. Уколы трамадола не помогали. Я вызывал скорую помощь, но в более сильном обезболивании нам отказывали. Врач “скорой” продолжала делать уколы трамадола, смешивая препарат с кеторолаком, но маме это тоже не помогало.
“Скорая” советовала нам вызвать лечащего врача на дом и ставить перед ним вопрос о морфине, сами же они помочь не могли, ссылаясь на то, что такие инъекции они делают только в экстренных случаях, да и то потом приходится писать кучу бумаг и объяснять, почему был сделан этот укол.
Мама уже не могла ходить самостоятельно, и я вновь обратился к онкологу Анисимовой, и еще раз попытался отдать ей справку о назначении морфина. Она сказала мне, чтобы я забыл о морфине и больше о нем не вспоминал, пояснив свою позицию проблемами, связанными с его хранением и отчетностью. Я сказал Анисимовой, что мою маму необходимо осмотреть, что ей нужен врач. На что Анисимова сказала мне, что у нее нет свободного времени, а врача следует вызывать через регистратуру. Но там я уже был с утра, и мне сказали, что ходить по домам некому.
Тогда я обратился к главному врачу поликлиники (имя не помню). Он обещал помочь, сказал, врач придет вечером, после того, как окончит прием в поликлинике. Вечером этого дня мне позвонили и сообщили, что врач подойти не сможет, и будет лучше, если я сам приду к 11 часам следующего дня и договорюсь о его визите. На следующий день, это было 29 ноября, главврач пообещал, что вечером врач точно будет у нас.
К тому времени мы уже вызывали скорую помощь 4-5 раз в день, врачи по-прежнему кололи трамадол, который не помогал. Я еще раз обратился к Анисимовой, сказав, что маме становится все хуже и хуже, что она очень мучается от болей, стонет и плачет, просит о помощи. И снова услышал, что морфин нам все равно никто не даст. Анисимова посоветовала увеличить дозу трамадола до предельно допустимой – 400 мг./сут. Она опросила меня об общем состоянии мамы и сделала какие-то записи на последних страницах истории о болезни. Вечером врач не пришел.
В ночь с 29 на 30 ноября маме стало еще хуже. Она сильно стонала, то теряла сознание, то приходила в себя. Жаловалась на боли и просила отвезти ее в больницу. Я не знал, что мне делать, и вызвал “скорую” уже в третий раз за ночь. Маме сделали укол димедрола, пояснив еще раз, что морфин ей колоть никто не будет. От димедрола мама уснула на 5 минут, после мучения продолжились. Около 2 часов ночи я вызвал “скорую” в четвертый раз. Врач “скорой” дала мне какой-то номер телефона, где мне пояснили (предположительно, старший смены скорой помощи), что никаких сильнодействующих препаратов моей маме никто колоть не будет, что это сопряжено с серьезной ответственностью перед органами Госнаркоконтроля.
Врач другой “скорой” ввела моей маме трамадол+кеторол+галоперидол. Эти уколы не помогли. Мучения моей мамы продолжились. Я вызвал “скорую” еще раз, и маме сделали еще один укол галоперидола, от которого она уснула часа на 3-4. Утром стоны продолжились, но в сознание полностью мама уже не приходила. Мы не могли найти пульс и измерить артериальное давление. Далее скорую помощь я вызывать побоялся и отправился к главврачу Смирнову. Он сообщил, что в курсе нашей проблемы и что у него нет времени общаться со мной. Сказал, что морфин моя мама все равно не получит, куда бы я ни обращался, так как с этими препаратами он не будет связываться, поскольку это сопряжено с проблемами с Госнаркоконтролем.
Выйдя из кабинета главврача, я позвонил (по совету оператора колл-центра “ВЕРА” – фонда помощи неизлечимо больным, с которым я от безысходности связался этой ночью) в Росздравнадзор РФ по РК, где мне сказали, что немедленно постараются решить вопрос о морфине с главврачом Смирновым на телефонном уровне. Через 15 минут мне перезвонили из Росздравнадзора и уверили, что вопрос о морфине решен и мама получит необходимое обезболивание. Сказали даже, что сам Смирнов пообещал сделать все в лучшем виде, а также что врач для осмотра моей мамы придет к 13 часам. Также мне пояснили, что, согласно Федеральному закону № 323, любой человек имеет право на облегчение состояния.
Придя домой, я понял, что маме стало еще хуже, боли сделались невыносимыми. В 13 часов пришел хирург Халилов, осмотрел маму и сказал, что врачи сегодня приняли решение о назначении ей морфина и что получать она его будет с завтрашнего дня, то есть с 1 декабря, по два укола в день. Мама продолжала мучиться от боли, она просила позвать врачей или отвезти ее в больницу, чтобы ей поскорее помогли.
Я еще два раза вызывал скорую помощь. Ей сделали еще несколько уколов трамадол+кеторолак. Боли не проходили. В 21:20 моя мама перестала дышать, я вызвал “скорую”, которая констатировала смерть.
Считаю действия врачей скорой помощи, врача-онколога Анисимовой, главврача Кемской ЦРБ Смирнова В.В. незаконными, нарушающими ст. 41 Конституции РФ, а также прошу провести проверку вышеуказанных лиц о правомерности действий для установления состава преступления по ст. 293; 237 ч.2 УК РФ или иных признаков противоправного деяния.
После смерти матери Алексей Комиссаров обратился с жалобой в Управление Росздравнадзора по Карелии. Двухнедельная внеплановая проверка подтвердила: Людмила Комиссарова действительно не получала обезболивающие препараты в необходимом ей объеме.
P. S.: И еще несколько фактов, не попавших в заявление, в изложении Алексея Комиссарова:
В 2014 году на жалобы моей мамы на боли в спине так никто и не реагировал. Я самостоятельно возил ее на МРТ спинного отдела. По результатам обследования было определено метастатическое поражение позвоночника. И даже с результатами этого исследования нас не хотели принимать в онкодиспансере. Лечащий врач ничего не хотел слышать о каком-то там МРТ и строго заявлял, что мы должны прийти к нему на приём, как он и назначил, только через полгода. Нас приняли со скандалом после того, как я написал на него жалобу главному врачу. Химиотерапевт онкодиспансера, выписывая маму в Кемь по месту жительства, сделала предписание для врачей о заочном усилении группы инвалидности, но никто ничего не делал. Мама, будучи прикованной к постели, умирала инвалидом 3-й группы. Это рабочая группа.
Источник: Губерния Daily
Как сообщалось ранее, как рассказала радиостанции «Говорит Москва» главврач детской городской поликлиники №6 Калининграда Наталья Виноградова, врач будет наказан. Подробнее читайте: «Раздули проблему»: осмотревшую ребенка в подъезде врача не уволили.