Интерес к теме подогрели и прошлогодние скандалы, вышедшие на федеральный уровень, — эпидемия ВИЧ, вспышка кори и рост материнской смертности в Екатеринбурге, а также недавнее заявление о возможных проблемах в государственном предприятии «Фармация». В интервью министр здравоохранения Свердловской области Игорь Трофимов рассказал, как отразились громкие скандалы на свердловской медицине и как будет меняться система в ближайшие годы.
— Игорь Михайлович, когда ругают здравоохранение, в первую очередь ругают «оптимизацию» местных больниц. Как сейчас проходит оптимизация в Свердловской области?
— Здравоохранение у нас ругают во всех регионах — куда бы ни приехал президент или губернатор, одна из самых горячих тем всегда — здравоохранение. Но я сразу скажу, что когда я заступал на пост министра, губернатор поставил передо мной задачу прекратить «оптимизацию» в том виде, в котором она проводилась, и попытаться объективно посмотреть и оценить, что было сделано хорошего, что плохого, чем мы и занялись в первые месяцы работы. Мы объехали все управленческие округа, оценили ситуацию по состоянию здравоохранения и никаких «оптимизационных» мероприятий после этого не проводили. И не планируем их проводить в ближайшее время.
— Почему?
— Прежде чем что-то проводить, нам важно все подробно изучить и людям объяснить, а что и для чего проводится. Ведь даже если какие-то действия делаются на пользу здравоохранению, все равно можно получить негатив, если не объяснить людям, что и для чего делается. У нас есть планы по реструктуризации подразделений, но люди должны понимать, что она только приближает медицинскую помощь, делая ее доступнее и качественнее.
— Во многих муниципалитетах жаловались на сокращение койко-мест в стационаре. Это не оптимизация? С чем связана эта проблема?
— Это не проблема, и они естественно будут сокращаться. Хотя мы этого не планируем, это происходит естественным путем: появляются новые технологии, которые не требуют такого количества коек. Например, лет 15–20 назад инфаркт миокарда лечили 30 дней в стационаре. Сегодня, если в наши межмуниципальные центры своевременно доставляют человека, проводят ему ангиографию, стентирование, на третий день человек может уйти домой.
Не то что мы планируем сократить на следующий год, например, сто коек — это естественный процесс. При этом если раньше больница могла самостоятельно сократить количество коек, то сейчас, если врач хочет сократить количество коек, он должен представить обоснование, почему он на это идет и как это отразится на оказании медицинской помощи и ее доступности в муниципалитете. На сегодняшний день мы считаемся абсолютно со всеми: с позицией депутатов, глав, общественной палаты на месте. Мы идем на это, чтобы всех услышать и всем объяснить ситуацию.
— Сколько коек сократили за последнее время?
— За первую половину 2016 года (Трофимов назначен министром 28 мая 2016. — Прим. ред.) порядка 480 из 31,6 тысячи коек было сокращено. Но несмотря на это, по количеству пролеченных пациентов в 2016 году у нас показатели выросли за счет сокращения средних сроков пребывания в стационаре.
Хотя закрытие койко-мест само по себе не решает наши задачи. В Новой Ляле, Тавде и ряде других муниципалитетов мы, наоборот, открывали койки, потому что это нужно было сделать, там отсутствовал необходимый вид помощи и было то, что муниципалитету абсолютно не нужно. И они понимают, что мы их слышим.
— Недавно врио губернатора Куйвашев посетил Артемовский, где представитель местного железнодорожного профсоюза говорил о проблемах с медпомощью, когда людей с инфарктом и инсультом приходится везти за 60–90 км и иногда их просто не успевают довезти. Почему так происходит?
— По ситуации в Артемовском. Я спрашивал у людей, когда и как конкретно происходили случаи с летальным исходом. Я готов с каждым конкретным случаем жестко разобраться, если пострадал пациент. Но нельзя же говорить огульно, что увозят живых людей, а привозят трупы — такого нет. Каждый житель региона нам дорог, и если что-то произошло по вине медиков — я за детальный разбор конкретных случаев. Но до сих пор никаких конкретных данных нет.
Почему у нас вообще инсульт не лечат на месте? Потому что там нет соответствующего уровня оборудования, диагностики — просто нельзя оказать должную помощь пациенту. То же самое касается острого коронарного синдрома, инфаркта. Мы везем пациента в ту больницу, где ему можно мгновенно провести диагностику и моментально сделать операции стентирования или шунтирования: помочь наиболее радикальным образом, чтобы избежать тяжких последствий и снизить риск инвалидизации. А тот же томограф, необходимый для этого, в каждом поселении поставить нельзя.
Мы живем в XXI веке, у нас есть возможность предоставлять наиболее качественные услуги, все условия для этого созданы в межмуниципальных медицинских центрах. Надо только наладить практику более быстрого попадания пациентов в эти учреждения. Именно на это направлена сегодня наша деятельность.
— В том же Артемовском жители жаловались на недостроенное семиэтажное здание поликлиники, и вам поручили разобраться, что с этим сделать. Почему больница пустовала и что будет сделано?
— Больница строилась очень давно. Я закончил мединститут в 1984 году, и, по-моему, она уже тогда стояла. Зачем она строилась, сегодня сказать уже сложно.
Сейчас мы спросили главного врача в Артемовском — нужна ли в муниципалитете семиэтажная поликлиника? Конечно, не нужна. Насколько я знаю, сейчас управление капитального строительства заканчивает экспертизу здания, и по ее итогам будет принято решение, что с ним делать.
Есть предложение Евгения Куйвашева построить там жилье для медицинских работников, если состояние здания позволяет. В муниципалитете оно воспринято на ура. Если здание не позволяет, значит, мы будем его сносить и строить на его месте что-то другое. Поскольку оно все равно находится на территории медгородка, это может быть другой медицинский объект — например, новая двухэтажная поликлиника. Потому что поликлиника городу нужна объективно — та, что есть, требованиям XXI века не соответствует. Но нужна она в меньших объемах.
Кроме того, в Артемовском мы сейчас начинаем проект «Бережливая поликлиника», который подразумевает не только ремонт, но и новые подходы к организационной работе детской поликлиники. За счет них удается снизить непрофильные расходы клиники, после чего средства можно будет направить на то, что нужно пациентам.
— Сейчас в больницах жалуются на большое количество документов, которые приходится заполнять врачам. Бюрократическое давление как-то будет снижаться?
— Да, у нас есть программа информатизации, в рамках которой число бумаг, которые заполняют врачи, будет уменьшаться. Сегодня он заполняет один документ, второй, третий, а в некоторых регионах уже произошел переход на электронный документооборот. В кардиоцентре до конца года у нас уже собираются перейти на него полностью, в Верхней Пышме такое желание есть. Единственная сложность в том, что в переходный период нагрузка чуть увеличится — потому что ты должен и осваивать программу, и вести привычный оборот документов на бумаге. Пройти этот сложный путь нам предстоит в ближайший год, а потом будет гораздо легче: потому что, когда заводится документ в электронный оборот, и статистика формируется сама, и есть возможность выстраивать расписание.
В конечном итоге все эти вещи приводят и к повышению доступности помощи для пациента — мы минимизируем приход пациентов в регистратуру, врачи начинают больше заниматься не документами, а пациентами. Но это не единственное следствие информатизации. Сегодня мы подключаем к проекту «Бережливая поликлиника» 9 учреждений государственных и 6 учреждений в Екатеринбурге, отрабатываем модули информационного обеспечения, это диспансеризация, расписание забора крови, КТ, МРТ и так далее. Мы недавно эту систему демонстрировали министру связи, где только местную клинику подключили к системе, и уже можно записаться к любому врачу центральной поликлиники Каменска-Уральского, получить консультации по телемедицине, вести электронную амбулаторную карту. Наша цель — чтобы у нас все работало в электронном виде: больничный лист, лабораторная электронная система. Здесь мы пошли довольно быстрыми шагами и за пятилетку совершенно точно это сделаем.
— Во многих муниципалитетах врачи жалуются на перегруженность и высокий уровень переработок. С чем это связано?
— Причина переработок — это всегда нехватка кадров. Я за 33 года в здравоохранении Свердловской области не помню, чтобы врач в муниципальном или областном учреждении здравоохранения работал только на ставку, всегда приходится работать больше. После демографического провала в 90-х годах мы испытываем колоссальный дефицит кадров. Кроме того, у нас есть медучреждения, где средний возраст докторов — 58 лет. Если мы немедленно не предпримем какие-то усилия по обеспечению кадрами, в среднесрочной перспективе мы можем получить провал.
— Как решать проблему?
— Доктора могут привлечь три показателя — нормальные условия работы, зарплата и жилье. Именно поэтому губернатор предложил разработать программу по обеспечению врачей жильем, и мы на днях представим ему уже готовую программу с дорожной картой.
Здесь есть еще один важный момент. Когда мы забрали на себя в 2012 году здравоохранение, идея была хорошая, но часть полномочий муниципалитетам нужно было оставить. В ряде территорий у глав произошло непонимание: забрали больницы, забрали кадры, теперь это ваша головная боль. К счастью, сейчас все возвращается обратно, и многие главы муниципалитетов понимают, что это их больница, она лечит их жителей, их избирателей, в конце концов. И они сами уже придумывают в муниципалитетах какие-то программы по жилью: предоставляют служебное жилье, льготное ипотечное кредитование или вообще платят первый взнос за медработника. Они понимают, что если к ним не поедут молодые врачи, ничего хорошего не будет.
— Какой сейчас коэффициент совместительства?
— Это зависит от территории. Всего по области нужно порядка 3,5 тысяч врачей. Деньги на них есть, мы их платим. Просто если мы врачей найдем, нагрузка на одного специалиста будет меньше. Сейчас, например, у нас фельдшеры заменяют участковых врачей и педиатров. Если мы хотим укрепить участковую службу, надо менять фельдшеров на врачей. При этом мы должны иметь в виду, что массу освободившихся фельдшеров нам тоже надо будет трудоустраивать, чтобы это не превратилось в проблему.
В отдаленных территориях у нас очень высокая совместимость, например в Ивделе. Территория у нас очень большая, и из-за этого говорить о том, что мы в ближайшее время достигнем обеспеченности кадрами в малонаселенных пунктах, не приходится. Это происходит еще и потому, что, пожив в Екатеринбурге шесть лет во время учебы, те же целевые студенты приезжают в Туринск и говорят: нет, мы сюда не вернемся. Договоры с ними составлены достаточно жестко, но они стараются не вернуться любыми способами, вплоть до того, чтобы деньги как-то собрать для компенсации платы за обучение.
— Нужно ли повышать госзаказ на врачей медуниверситету в этих условиях?
— Он уже повышен. Каждый год за счет средств областного бюджета идет целевой набор — в этом году 81 человек. Еще 167 человек набирают за счет средств федерального бюджета. Другое дело, что они все равно концентрируются в Екатеринбурге. Поэтому мы стараемся как-то их распределять. Например, составляем договор на пять лет, чтобы они отработали на определенной территории.
Еще в ближайшее время я хочу поговорить с руководством медуниверситета по поводу самой системы поступления. В последних пяти муниципалитетах мне главы жалуются, что у них есть биологические классы, которые специально готовят людей, чтобы они поступили в медуниверситет и вернулись обратно работать. Но из 10 специально подготовленных человек поступают трое, потому что все решают баллы по ЕГЭ. Возникает вопрос: ребята, ну вы для кого кадры-то готовите? Не очень правильно руководствоваться только набором цифр, когда люди готовы учиться и возвращаться, чтобы работать. Вместо них поступили люди, которые возможно и в медицину-то не пойдут. Поэтому мы хотим эту систему как-то поменять: ввести дополнительный экзамен или создать другие условия для студентов.
Кроме того, поскольку приток абитуриентов большой, мы 45 целевых мест в этом году сделали в ординатуру, чтобы для Восточного и Северного округа подготовить узких специалистов по потребностям. Не секрет же, что у нас везде жалобы на невозможность попасть к узким специалистам. Этот дефицит тоже надо восполнять.
— Горздрав Екатеринбурга отчитался о росте материнской смертности в четыре раза за 2016 год, что отразилось на областной статистике. Как минздрав реагирует на эти случаи, чем это было вызвано?
— Надо учесть, что в абсолютных цифрах это очень мало. Каждый случай материнской смертности — это ЧП, причем ЧП российского масштаба. Каждый случай опечатывается, уходит в Минздрав РФ и на комиссии там рассматривается. На сегодня это просто катастрофа, почему мы и очень тщательно следим за этим показателем.
Сейчас у нас работает очень качественная информационного система акушерского мониторинга, в которую попадает каждая женщина, как только она сообщает, что беременна. Очень важно, чтобы она вовремя встала на учет. Она сразу же обследуется, ей сразу же присваивается группа риска. Если риск высок, женщину направляют на перинатальную диагностику, она поступает рожать только в перинатальный центр — чаще всего в областной, который занимается наиболее тяжелыми патологиями. И эта система работает в каждом лечебном учреждении, которое занимается беременными женщинами. С какой частотой женщине делают УЗИ, анализы — вся картина есть в электронном виде, и она тщательно мониторится.
Но задача мониторинга — снижение предотвратимых случаев. Другое дело, что у нас любой случай смерти беременной женщины попадает в материнскую смертность, в том числе и связанный с немедицинскими факторами. Но в жизни происходят убийства, ДТП, и это все тоже попадает в статистику. Если же что-то происходит по нашей совместной вине, если где-то система дала сбой, делаются очень серьезные выводы.
Случаи в прошлом году к ним не относились. Были случаи, к сожалению, с асоциальными женщинами, которые не встали своевременно на учет и пришли рожать по факту. Одна из смертей была у женщины с тяжелым онкологическим заболеванием. Когда у нас женщина с высоким риском стоит на мониторинге, мы даже маршрут, как она поедет в роддом, определяем заранее. Поэтому смерти в основном происходят либо при несчастных случаях, либо при какой-то соматической патологии, либо из-за несвоевременного наблюдения. Катастрофические случаи, когда что-то происходит из-за некачественного оказания помощи, по всей России единичны.
— Еще несколько скандалов в Екатеринбурге было связано с историями, когда родственники пациентов выносили в СМИ информацию о том, что их родным оказывается некачественная помощь. Некоторые медики даже заявили о готовности судиться с журналистами. Как вы видите эту ситуацию, необходимо ли какое-то вмешательство, помощь со стороны региона? Разбирались ли с конкретными историями?
— Порой в СМИ легенд про неоказание медицинской помощи гораздо больше, чем реальных фактов.
Я понимаю, что есть общая тенденция, когда журналисты подходят с точки зрения сенсации. В советское время существовала программа по формированию положительного образа врачей, милиционеров, педагогов. Сейчас главное, чтобы тебя открыли, прочитали, а для этого нужны сенсации, которые строятся в основном на негативе. Я, конечно, не навязываю «советский подход». Но мы уже даже обсуждали возможность того, чтобы открывать свой ежедневный релиз данными о том, сколько пациентов в сутки обслужено скорой помощью, сколько спасено пострадавших в ДТП, что сделано столько-то десятков тысяч оперативных вмешательств, столько-то здоровых новорожденных. Если сравнить эти цифры с тем, что один больной в неделю по области пожаловался на обслуживание, это, возможно, будет не так болезненно восприниматься. Нам важен каждый человек, безусловно. Но ведь медики делают свою работу каждый день, а отражение находят только какие-то негативные случаи.
Я не говорю, что у нас все идеально, иначе бы жалоб не было вообще. С чем я всегда боролся и буду бороться — это с хамством. Не должен работать в сфере здравоохранения человек, который не умеет разговаривать с пациентом. Это просто недопустимо. Но это ведь встречается у нас. Мы будем это безжалостно искоренять.
— А с журналистами судиться надо?
— Если мы будем судиться, нам придется ходить по судам постоянно. В Свердловской области со времен [губернатора Эдуарда] Росселя существует хорошая традиция — с журналистами не судиться. Но мне кажется, это движение должно быть обоюдным. Да, мы не будем склочничать, преследовать по закону, но и журналист должен ответственно относиться к тому, что он публикует. Я всегда выступал за профессионализм с обеих сторон. Самый эффективный инструмент — это оперативная реакция и наша способность донести достоверную информацию, когда возникает какой-то конфликт. Мы этот механизм активно используем, и мне кажется это важнее, чем судиться.
— В целом у вас есть какие-то сложности в отношениях с горздравом Екатеринбурга?
— Никаких. У нас есть отдельные моменты, по которым мы спорим, без этого не может быть. Понятно, что горздрав должен учитывать ситуацию в Екатеринбурге, мы должны учитывать, чтобы не было ущерба здравоохранению области, и консенсус мы находим.
Сегодня городское здравоохранение все больше интегрируется в областную систему. Если раньше у нас только детская больница № 9 принимала детей со всей области, то сегодня больница № 23 всю область принимает на себя по сочетанной травме, больница № 36 совершенно спокойно принимает больных из соседних муниципалитетов благодаря разработанной минздравом маршрутизации. Роженицы из Арамили и Сысерти без проблем едут рожать в больницу № 20. Сегодня мы везем по месту приближения медпомощи, и нам не важно, чья это больница. А больницы города заинтересованы в этом, потому что оплата производится за пациента. Да, у нас бывают разные позиции, но мы можем прийти к единому решению.
— В начале года в ряде больниц были заменены главные врачи из-за экономических проблем их учреждений. Планируются ли еще какие-то замены?
— У нас везде, где назначен главный врач, планируется его замена — потому что главный врач должен работать, решать проблемы больницы, а беспроблемных учреждений не существует. Как говорят, как только в больнице заканчивается ремонт, она начинает рушиться.
Проблемы есть везде, но решаются они по-разному. У нас есть критерии эффективности каждого главврача, каждый год мы их меняем, каждый месяц оцениваем. Есть показатели и финансовые, и медицинские, и кадровые. Все главврачи находятся на мониторинге. И если принимается решение о замене главврача, значит, речь идет о каких-то системных ошибках. Сегодня претензий к каким-то конкретным врачам нет.
Кроме того, врачей ведь тоже нужно особым образом готовить. Поэтому с начала года мы в минздраве организовали ежемесячные обучающие семинары, на которые приглашаем профессионалов из других регионов — по организации, по финансам, по юридическим нюансам. Мы стараемся приглашать лучших лекторов в сфере здравоохранения и собирать всех главврачей, чтобы повышать их квалификацию — в том числе с учетом запросов, которые они нам адресуют.
— Этим летом в регионе писали о нехватке медикаментов для больных ВИЧ-инфекцией — якобы из-за того, что число больных постоянно увеличивается, а финансирование остается на прежнем уровне, препаратов не хватает на всех. Существует ли эта проблема сегодня?
— Проблема была в начале года, мы ее предвидели, и она связана с тем, что деньги на лекарства больным выделяются из федерального бюджета. Естественно мы ожидали, что во время переходного периода могут возникнуть определенные сложности. Заявки на лекарства были сформированы вовремя, но тем не менее мы создали четырех-пятимесячную «подушку безопасности», чтобы у нас не было перебоев — и их не было.
Что действительно было — это переход на другие схемы лечения. У нас очень много взаимозаменяемых препаратов для антиретровирусной терапии, и здесь существует ряд эффективных схем лечения. Но у пациентов есть определенные психоэмоциональные подходы ко всему, и когда им говоришь: «Давайте будем использовать не этот препарат, а другой», это воспринимается с тревогой. Сегодня у нас есть и фармкампании, которые достаточно активно себя проявляют, если их препараты заменяются, и это отражается на мнении пациентов. Есть отработанная система поднятия информационного шума. Но ни одного факта неоказания помощи пациентам.
— В прошлом году Екатеринбург и Свердловская область назывались в СМИ как наиболее проблемные регионы по заболеваемости ВИЧ-инфекцией. Тогда сообщалось, что это из-за высокого числа обследуемых людей и первичной выявляемости. Когда статистика будет исправляться?
— В прошлом году у нас впервые произошло снижение первичной заболеваемости по ВИЧ-инфекции. Мы много обследует людей, много лечим. У нас почти в 3,5 раза снизилась заболеваемость туберкулезом среди ВИЧ-инфицированных, а это самое опасное для пациента сочетание. У нас ВИЧ-инфицированные женщины рожают здоровых детей. Есть очень много работы в этом направлении.
Когда эта тема начала муссироваться в СМИ, может, это в чем-то и пошло на пользу: люди начали задумываться о том, как они ведут личную жизнь. Сейчас у нас значимо снижается количество заболевших среди молодежи. К сожалению, у нас выявляются случаи, которые когда-то не были выявлены. Это люди за 40 лет, пропущенные случаи. А молодежь у нас понимает и способы распространения ВИЧ, и способы профилактики заболевания. Мы сейчас разрабатываем методы профилактики, выездные центры диагностики СПИД еще ни разу не пустовали. Раз в полгода ребята сами ходят и проверяются, кто находится в группе риска — молодежь ситуацию понимает, здесь работа налажена.
— Как обстоят дела с закупкой остальных лекарств?
— С лекарственной программой никаких проблем нет. У нас отсутствуют жалобы и отсроченные рецепты. Есть чисто региональная программа по орфанным заболеваниям, есть программа федеральных льготников, есть региональная программа «Доступные лекарства». У нас есть четко сформированный полугодовой запас лекарств, так что с этим сложностей нет.
— В начале года был заменен директор ГУП «Фармация», как сообщалось, из-за перебоев с поставками, сейчас работники предприятия заявляют об уходе компании в убыток. Есть какая-то угроза по обеспечению населения лекарствами в связи с этим?
— Сегодня «Фармация» выполняет следующие социальные функции: она выиграла конкурс на логистику льготных лекарственных препаратов, они содержат социально-значимые аптеки, которые заведомо для компании убыточны, но они расположены в отдаленных пунктах, и, естественно, доставка наркотиков, право работать с которыми имеет только госкомпания. Я сегодня заслушивал зама по экономике — конечно, сегодня кампания менее эффективна, чем два года назад, но она далеко не в убытках. Она работает и будет работать — никто не даст государственной компании даже приблизиться к какому-то краху, потому что она имеет гигантское значение для региона. Более того, у нас в соседних регионах есть примеры, когда ГУП пытались убрать или акционировать, так что теперь наша «Фармация» снабжает наркотиками и эти регионы. То, что там происходит определенная смена менеджмента — со сменой директора в любом предприятии какой-то кадровый состав поменяется. Но я думаю, что никакой директор не будет разваливать компанию. В МУГИСО (официальный владелец ГУП «Фармация». — Прим. ред.) тоже умные люди сидят, если что-то пойдет не так, его просто снимут с работы.
— В прошлом году в регионе также впервые за десять лет фиксировали вспышку кори. С чем это связано?
— Прививаться надо. Вспышка в основном была в Екатеринбурге, и город замечательно сработал и упорядочил всю деятельность. Организационная работа и со стороны города, и со стороны минздрава была качественной, полезен для нас был визит главного санврача Анны Поповой. Мы провели совещание в Заксобрании о возможном пополнении бюджета на прививочную программу в области — депутаты стали задумываться об этом, потому что это может привести к очень значимым экономическим результатам. У нас и кори-то долго не было, мы победили ряд других болезней.
При этом сегодня у нас появился ряд организаций, которые просто занимаются ерундой, призывая не прививать наших детей. Мы, конечно, будем этому противодействовать.
— В начале июля Евгений Куйвашев проинформировал Владимира Путина о планах создания на базе городской клинической больницы № 40 в Екатеринбурге регионального центра неотложной помощи. Есть ли какие-то подвижки по этому вопросу?
— Сейчас решается вопрос с финансированием проекта. Подвижки есть, но пока рассказать о них не могу.
— К чемпионату мира по футболу в Екатеринбурге откроют вытрезвитель. Уже известно, кто будет им заниматься — МВД или службы здравоохранения?
— Сегодня этот вопрос законодательно не решен. От нас требуют открыть вытрезвитель только на время проведения чемпионата мира. Поэтому тут мы несколько опередили ситуацию и сами определили, что вытрезвители будут открыты на базе учреждений здравоохранения Свердловской области. Это, в основном, психиатрические и наркологические койки.
— Есть ли перспективы по возрождению вытрезвителей на постоянное время, есть ли потребность?
— Потребность есть, но это прерогатива Федерации. Надо наконец закончить споры между Минсоцполитики, Минздравом и МВД, кому это должно принадлежать. Речь ведь здесь идет не о медицинской помощи. Речь идет о процедуре вытрезвления, и статус ее не определен. Те нетрезвые люди, которые у нас нуждаются в медицинской помощи, они и так ее получают сегодня как неотложную помощь. Если же говорить о долгосрочном создании и содержании вытрезвителей, то я, конечно хотел бы, чтобы этим занимался не Минздрав.
— Какая сегодня ситуация с частными медицинским проектами, есть ли потенциал по их развитию?
— Это надо решать их менеджерам. Сегодня это бизнес, и они должны просчитывать и силы, и средства — человек не может вкладывать деньги в нерентабельный медцентр. Сейчас, например, у УГМК большой отдельный проект по медицинскому бизнесу, который оказывает много и социальной помощи. Они обследуют своих рабочих, работают по программе моногородов, и на сегодня имеют свое прикрепленное население. У них есть и высокие технологии, и другая помощь. Они строят новый перинатальный центр, и я думаю что он органично войдет в систему медицинской помощи — это примерно на 1,5 тысячи родов в год. Это не очень много — городской перинатальный центр, например, принимает по 10 тыс. родов в год, но это тоже помощь.
То же самое с «Уральским клиническим лечебно-реабилитационным центром» Владислава Тетюхина — это тоже мощнейшее предприятие, которое диверсифицирует свой бизнес, он успешен. Сегодня они успешно оперируют отолорингологию, гинекологию, урологию. Если бы мы острую травму туда включили, было бы совсем хорошо. Мы на сегодня призываем собственника делать бизнес шире, потому что сложно существовать только за счет высоких технологий. У них сегодня есть уникальный законченный цикл, потрясающе налажена реабилитация. Мы поэтому и обращаем на них внимание больше, чем на любые другие предприятия, квот помощи они получают больше, чем любое госпредприятие. Они сегодня оперируют до 40% всех больных, которым требуется операция на суставах в области. А нам бы хотелось, чтобы центр собирал больных со всей России. У нас уже даже очереди нет.
— Федеральный минздрав готов к этому?
— Я бы сказал, что вот-вот будет готов.
— После сентябрьских выборов правительство ждет частичное переформатирование. Вы видите какие-то изменения, которые необходимо провести в своем ведомстве — перераспределить полномочия, изменить кадровый состав на уровне заместителей?
— У нас есть идеи об изменении структуры минздрава, и мы готовы их предоставить. Идеи связаны с прямыми поручениями губернатора в сфере здравоохранения и федеральными проектами.
Источник: Znak.com
Как сообщалось ранее, дефицит педиатров в Московской области составил примерно 30%. Подробнее читайте: Дефицит педиатров в Подмосковье составил 30%.