Уходящий год стал переломным для российской высокотехнологичной медицины: закончились «тучные годы модернизации», как иногда называют период активного обновления материальной базы отрасли. Денег, чтобы финансировать дальнейшую покупку и обслуживание дорогого оборудования, не хватает и у государства, и у населения.

Обсудив с экспертами перспективу таких перемен, получаются прямо противоположные оценки: от «не реформа и была» до «теперь мы отстанем от развитого мира на 20 лет».

Затухающая история

«Внедрение инновационных технологий в медицине может стать затухающей историей», — утверждает председатель правления Медицинского института им. Сергея Березина (МИБС) Аркадий Столпнер. По словам его коллег, пока это внедрение было в активной фазе, в Петербурге произошли значительные перемены. «Например, ситуация с лечением острого коронарного синдрома, благодаря обновлению технологий, в городе улучшилась в 5-6 раз, — отмечает главный хирург Всероссийского центра экстренной и радиационной медицины им. Никифорова МЧС России Александр Кочетков. — В области хирургии на наших глазах произошло становление целых технологических направлений, таких, как эндовидеохирургия». «Произошел технологический переход — от традиционных обширных доступов при оперативном лечении к малоинвазивным, щадящим методам, — приводит примеры прогресса директор НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова Алексей Беляев.

Петербург стал третьим (после Москвы и Екатеринбурга) городом страны, где начали проводить хирургические операции с помощью медицинских роботов — da Vinci. Установивший первого в городе робота ФМИЦ имени В.А. Алмазова готовит на своей базе специалистов по роботической хирургии для всей России. Теперь в Петербурге действует уже три таких робота, один из них — в городской больнице № 40. Это редкий для страны случай установки передовой техники не в специализированном НИИ, а в «рядовом» лечебном учреждении. Передний край радиохирургии также представлен в Петербурге: из четырех работающих в России аппаратов гамма-нож, один установлен петербургским МИБС, а в 2017 году этот мединститут планирует открыть первый в РФ Центр протонной терапии.

Однако Аркадий Столпнер признает, что его проект протонного центра, реализуемый полностью на частные инвестиции, является, с финансовой точки зрения, продуктом уже ушедшей эпохи: «До середины 2014 года у нас была неплохая прибыль, что позволяло нам строить, реинвестируя всю нашу прибыль. В конце 2014 года наша маржинальность стала резко сокращаться, и к данному моменту упала практически втрое». Также и в системе государственного здравоохранения, по его словам, «дефицит средств в бюджете начинает тормозить внедрение новых технологий». «Я с тревогой наблюдаю, как из-за финансовых проблем замедляется развитие прорывных направлений, — соглашается Михаил Мосоян, руководящий центром роботической хирургии в ФМИЦ имени В.А. Алмазова. — В последнее время в стране покупают гораздо меньше медицинских роботов, чем раньше, и часть центров, уже начавших использовать комплексы da Vinci, были вынуждены свернуть эту деятельность». «Если страна откажется от развития роботической хирургии, для меня это станет личной трагедией, — добавляет он. — Кроме того, что использование роботов обеспечивает принципиально новое качество операций, оно еще продвигает вперед медицинскую науку и образование. Через 10 лет мы можем обнаружить, что отстали от мировой медицины на 20 и более лет».

Нет места инновациям?

Звонком, возвестившим о наступлении новой реальности («новой нормальности», как говорят бизнесмены, имея в виду экономический кризис), стало сокращение примерно на треть расходов на медицину в федеральном бюджете 2017 года. Формально, правда, снижение объема федеральных бюджетных ассигнований полностью компенсируется расширением сферы действия программ ОМС. В частности, государство приняло решение о постепенном погружении в ОМС высокотехнологичной помощи, которая до сих пор финансировалась отдельно, по системе квот. На деле, как пошутил один из экспертов, переход на новые финансовые рельсы означает погружение ведущих медцентров в окружающую реальность, которая беднее и бледнее их.

«Погружение ВСМП (высокоспециализированной медицинской помощи) в ОМС, как и любое другое погружение в ОМС, тормозит темп исследований, — считает главный врач НИИ им. Н.Н. Петрова Андрей Карицкий. — В ОМС, по определению, нет места научным исследованиям, дорогостоящим современным инновационным технологиям и образованию. Система ОМС не предполагает оплаты ничего, кроме растиражированных и давно известных технологий.

От закупок — к управлению

С другой стороны, часть экспертов надеются, что дефицит финансов стимулирует государство к переходу от показательно дорогих закупок медтехники к реформам управления медициной, без которых истинная модернизация невозможна. «Технологической модернизации медицины в Российской Федерации нет, и не было, а была только закупка дорогого оборудования», — считает заместитель директора НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Даниил Александров. «Уверен, что людям, которые занимались реформой здравоохранения, было понятно, что надо заниматься реформой кадров и профессионального образования, — продолжает он. — У нас есть звездные хирурги, но существуют большие проблемы с основной массой врачей, а тем более, с медицинскими сестрами. Во многих странах, приходя в больницу, пациент попадает, прежде всего, к медсестре, которая разгружает дорогостоящего врача, и высочайшая квалификация медсестер обеспечивает эффективность этой модели. Российские врачи стоят дешево, сестры — тем более; массовое медицинское образование совершенно не современно, за исключением буквально нескольких научных центров». «Решать застарелые кадровые и образовательные проблемы в здравоохранении — неблагодарное дело, не дающее быстрых результатов, и есть риск обнаружить, что деньги, отпущенные на реформы, «ушли в песок». А купить большой дорогой аппарат или построить здание — наоборот, беспроигрышный способ реформирования любой отрасли: и откаты текут, и есть материальные следы как бы успеха», — резюмирует Д. Александров.

По мнению директора Петербургского медицинского форума Сергея Ануфриева, при несомненной пользе, которую приносит новейшая техника — те же медицинские роботы — усиление отдельных передовых центров почти не повлияло на технологический уровень массовой российской медицины. «Большие расходы на высокотехнологичную медицину во многом связаны с тем, что это коррупционно-емкая область, — считает Сергей Ануфриев. — Закупка дорогого оборудования сулит откаты. При этом высокотехнологичной помощью пользуется только порядка 500-700 тысяч россиян в год».

«Мировым опытом доказано, что наиболее эффективный путь для государства — вкладывать основные средства в первичную медицинскую помощь, которая, если она качественная, «ловит» рак и другие тяжелые заболевания на ранних стадиях, и тогда большинству пациентов не потребуются узкоспециализированные сложные услуги», — подчеркивает эксперт. Сказанное не значит, что не нужно создавать новые высокотехнологичные точки роста. Однако это стоит делать с более активным привлечением частного бизнеса, — полагает С. Ануфриев. «Целесообразно внедрять новые технологии с привлечением частного медицинского бизнеса, поскольку речь идет о нишевых, и при этом дорогостоящих услугах, — говорит он. — Это как раз типичный случай для частно-государственного взаимодействия: государство может выступать покупателем услуги в пользу небольшого числа пациентов, не затрачивая колоссальные средства на ее внедрение».

Автор: Елена Кром, РБК

Фото: Александр Рощин/ Интерпресс

Как сообщалось ранее, по состоянию на 1 января 2017 года, по данным Минздрава России, количество человек, находящихся в листе ожидания высокотехнологичной медицинской помощи (ВМП), которая не входит в базовую программу ОМС, составило 104,6 тыс. человек. Подробнее читайте: Счетная палата: более 100 тыс. человек ожидают не входящей в ОМС высокотехнологичной медпомощи.