Врача тюремной больницы им. Гааза в Санкт-Петербурге анестезиолога-реаниматолога Сергея Сушева обвиняют в смерти пациента. Эксперт анестезиолог-реаниматолог на судебном заседании подтвердил: доктор все сделал правильно, назначил стартовую терапию, обследование больного, но не согрел больного, как велит учебник. Сушев уверен в своей невиновности, ведь он видел умершего лишь раз — на консультации. И боится, что обвинение сделает его крайним, ведь лечащий врач уже пошла на примирение с родственниками. 

13 сентября 2016 года в 5.30 утра дежурный персонал филиала тюремной больницы им. Гааза в Санкт-Петербурге обнаружил в палате тело умершего пациента Д. Причина смерти — острая кровопотеря из области оперативного вмешательства. За несколько дней до этого мужчина перенес операцию по исправлению искривления носовой перегородки.

Следствие обвинило в смерти мужчины трех врачей МСЧ-78 (филиала больницы №1 им. Гааза): лечащего врача-хирурга Инну Бойкову, дежурного хирурга Евгения Быстрова, пытавшегося самостоятельно остановить рецидив носового кровотечения за несколько дней до смерти больного, и анестезиолога-реаниматолога Сергея Сушева, которого накануне смерти пациента вызывали к нему на консультацию в числе других специалистов.

«Я видел пациента всего один раз — на консультации»

Пациент Д. поступил в МСЧ-78 из Липецка – местные врачи диагностировали ему кисту верхнечелюстной пазухи и искривление носовой перегородки и отправили на лечение в Питер.

Операцию мужчине сделали 7 сентября, вмешательство прошло штатно. В первые сутки никаких осложнений не наблюдалось. На вторые сутки лечащий врач, хирург ЛОР-отделения Инна Бойкова, осмотрев пациента, частично удалила тампоны из пазух носа. Тем же вечером пациент сам, без разрешения медиков, решил принять душ, чем вызвал рецидив носового кровотечения.

Около 9 вечера к больному вызвали дежурного хирурга Евгения Быстрова. Тот осмотрел пациента, зафиксировал факт кровотечения и попытался самостоятельно его остановить. Удалив остатки послеоперационных тампонов, он провел переднюю тампонаду пазух носа с гемостатической губкой. За это Быстрова потом привлекли по статье 109 часть 2 «Причинение смерти по неосторожности» – просто за то, что врач пытался оказать помощь.

Кровотечение не останавливалось. Тогда Быстров, специализация которого не позволяла досконально разобраться в причинах осложнений у лор-пациента, вызвал лечащего ЛОР-врача. Бойкова приехала из дома и выполнена переднюю и заднюю тампон аду полости носа остановив кровотечение.

Выходные прошли спокойно. В понедельник 12 сентября в 8-30 утра лечащий врач Бойкова вызвала пациента на осмотр. В процедурном кабинете Д. потерял сознание. Присутствовавший при этом персонал утверждает, что по телу прошли судороги, а дыхание остановилось. Из реанимационного отделения срочно вызвали бригаду — врача и анестезистку с реанимационным набором. Но к их приходу больной уже сидел на кушетке, разговаривал и жалоб не предъявлял. Реаниматолог осмотрел пациента, измерил давление и пульс и предположил обычный ортостатический коллапс — обморок из-за резкой смены положения тела и эмоциональных переживаний в процедурном кабинете. Визуальных признаков кровотечения, уверяют медики, у больного на тот момент не наблюдалось.

Однако после утренней пятиминутки заведующий реанимационным отделением Сергей Сушев решил лично осмотреть пациента. На вопрос о жалобах, Д. ответил, что его ничего не беспокоит. Сушев измерил мужчине пульс (110 ударов в минуту) и давление (80 на 60). «Это вполне вписывается в норму при послеоперационном состоянии, – поясняет врач. – Визуальных признаков кровотечения, бледности, потливости, учащения дыхания- у него не наблюдалось. Я принял решение назначить ему небольшой объем инфузионной терапии — растворы и глюкокортикоиды, и дообследование: ЭКГ, сахар крови, консультацию окулиста и невролога. Клинический анализ крови на тот момент был уже назначен и делался. Это было в 9-20 утра 12 сентября».

В отделение реанимации Д. не госпитализировали. «Показаний не было, и это потом подтвердил эксперт, – говорит врач. – Я мог бы взять его и без показаний, но в тот день у нас проходил лечение больной с тяжелой формой чесотки. Струпья, гной и клещи — плохое соседство для человека, который только перенес пластику носовой перегородки, нормально себя чувствует и ни на что не жалуется». Больше анестезиолога Сушева к пациенту не вызывали.

Дальше события развиваются стремительно. В 10-30 больного рвота сгустками крови. Лечащий врач осматривает носовые пазухи и тампоны, признаков носового кровотечения не обнаруживает. К Д. вызывают гемотрансфузиолога, но от переливания компонентов крови больной категорически отказывается, что подтверждает расписка.

В 14-30 еще один осмотр, лечащий врач Бойкова признаков кровотечения не видит. Пишет: тахикардия, давление 100 на 60, состояние тяжелое, улучшения после инфузионной терапии. Больному снова предлагают переливания компонентов крови, так как по анализу крови гемоглобин низковат, но он в очередной раз отказывается.

В 18-00 вызов дежурного хирурга на боли в эпигастрии. Врач осматривает пациента и назначает Д. спазмолитики. Признаков рецидива кровотечения хирург не видит, но тоже отмечает тахикардию и анемию. И уже в третий раз предлагает переливание. Пациент отказывается.

В 20-00 повторный осмотр пациента дежурным хирургом: показаний для экстренного хирургического лечения не выявлено, данных за рецидив кровотечения нет.

В 22 часа 12 сентября медперсонал покинул отделение — таков режим тюремной больницы. Ночь прошла спокойно, никто из соседей Д. по палате к охране не обращался, а утром, в 5-30, тело пациента было обнаружено уже без признаков жизни.

«Эксперт говорит, я все сделал правильно»

Кто виноват в Д.? Следственный комитет посчитал, что из всего медперсонала, работающего в тюремной больнице, отвечать перед законом должны лечащий врач Бойкова, дежурный хирург Быстров, пытавшийся остановить кровотечение, и консультирующий анестезиолог Сушев.

Сушева привлекли по статье 109 часть 2 «Причинение смерти по неосторожности». Врача обвинили в том, что больному не была назначена количественная и качественная адекватная инфузионная терапия с постановкой двух центральных вен, катетеризация мочевого пузыря, введение кортикостероиды, не осуществлена гемо- и плазмотрансфузия, не устранены метаболический ацидоз, не проведено согревание больного— так написано в экспертизе.

Анестезиолог уверяет: выводы экспертов беспочвенны.

«На самом деле все, на что указывают эксперты, было назначено, кроме, пожалуй, согревания и катетеризации, которые сами по себе не лечат, – поясняет доктор. – Инфузия и глюкокортикоиды были назначены и сделаны. Постановка 2-х центральных вен — слишком опасная операция, к тому же ненужная: все вливания пациенту сделали через периферические вены.  Единственное, что могло помочь — это переливание компонентов крови, но больной сам от него отказался».

Важная деталь – в своих заключениях эксперты ссылались не на приказы, стандарты или протоколы лечения, а на медицинскую литературу по интенсивной терапии.

«Нет ни одного должностного документа, который бы я нарушил, – защищается врач. – Ссылаться на руководства, монографии, рекомендации в уголовном деле — все равно что ссылаться на книгу 1903 года, где носовое кровотечение рекомендуют лечить мочой».

Сушев сомневается, что у больного на момент его консультации было острое массивной кровотечение. «Он ни на что не жаловался, – говорит анестезиолог. – Единственная запись о кровотечении — от 9 сентября. Больной должен был чувствовать, как течет по носоглотке, сплевывать кровь. При вскрытии обнаружено, что установленные в задних носовые ходах тампоны пропитаны кровью наполовину. Как такое возможно, если человек истекал кровью много часов? Острая кровопотеря — это потеря 30% циркулирующей крови в течение 1-3 часов или 50% в течение 12 часов. Д. должен был что-то почувствовать».

«Дело состряпано, цель — посадить врача»

 Сейчас дело рассматривается в суде. Сушеву грозит до 2 лет лишения свободы. Потерпевшие по делу — сестра и отец погибшего — заявили об ущербе в 1,5 млн рублей.

Обвиняемые Быстров и Бойкова из дела вышли по примерению сторон, заплатив потерпевшим за моральный ущерб. Анестезиолог от такого варианта отказался, так как считает себя невиновным.

То, что Быстров и Бойкова пошли на примирение с потерпевшими, усугубляет положение третьего обвиняемого, считает Сушев. «В 2016-2017 годах количество уголовных дел против медработников выросло в три раза, – говорит он. – Видимо, есть установка: сажать. Иначе как понять тот факт, что эксперт на суде говорит: «Все назначения были сделаны правильно, но в литературе есть рекомендации…» Это же не доказательство. Скажите, какой закон, какие приказы и стандарты я нарушил?»

Сушев утверждает, что обращался в Следственный комитет для проведения повторной экспертизы, прокуратуру с просьбой отправить дело на доследование, но получил отказ. Просил суд провести дополнительную экспертизу — но справедливости не добился. Врач сетует, что обвинение привлекает в качестве свидетелей врачей из Липецка, которые видели пациента задолго до смерти, а с обвиняемыми вообще не знакомы. Допрашивает уролога и невролога, которые были такими же консультантами у лечащего врача, как анестезиолог Сушев.

Зато тех, кто видел пациента непосредственно перед смертью, СК не допрашивал. И свидетелями по делу не проходят. «Нам удалось найти и вызвать лишь одну медсестру, которая видела 11 сентября, за два дня до смерти, – перечисляет врач. – И его соседа по палате, который дал показания, что Д. 12 сентября, в течение дня находился в сознании, разговаривал, присаживался в кровати. И признаков кровотечения у него было».

«Даже в протоколе осмотра трупа есть нестыковки, – говорит Сушев. – В качестве понятых, свидетелей, там записаны гражданские лица. Но у нас режимный объект. Как гражданские лица могли проникнуть на территорию учреждения, не сообщая роте охраны? Ответ: никак. Данные лица на территории больницы не заходили. Значит, протокол сфабрикован».

«К нам везут всех, чтобы не подставить ФСИН»

 Анестезиолог сетует, что дело Д. – не единственное, в больнице Гааза действительно умирают пациенты-заключенные. Но есть ли в этом вина врачей?

«Я работаю в этой больнице с 1986 года, – рассказывает врач. – При Союзе это была большая больница на 540 коек, куда везли пациентов с половины страны. У нас был легочный центр, где делали 6-8 торакальных операций в неделю. Сейчас осталось лишь 120 коек».

Тюремная больница обслуживает Санкт-Петербург, Ленинградскую область и прилегающие регионы. Но помочь пациентам врачи могут не всегда. «Эффективность работы региональной ФСИН оценивается, в том числе, по количеству конвоев в город, – поясняет Сушев. – Чем меньше конвоев, тем лучше система работает. Поэтому всех заключенных везут к нам, в тюремную больницу, где есть своя охрана и режим. И никто не спрашивает, можем ли мы вылечить доставленного больного, соблюдая порядки и стандарты оказания медицинской помощи».

«Привозят пациента с нарушением мозгового кровообращения, – приводит пример доктор. – Ему нужен невролог, нейрохирург, компьютерная томография, клинический и биохимический анализ крови. Но всего этого у нас в свободном доступе в любое время суток нет. Мы говорим, что больному нужна срочная помощь, которую могут оказать в одной из городских больниц. Но ему просто меняют диагноз на «острое отравление неизвестным веществом» и привозят к нам».

Стандарты медицинской помощи в тюремной больнице не соблюдаются, сетует анестезиолог. У врачей нет круглосуточного доступа к лаборатории, поэтому та же биохимия крови— уже проблема, она доступна лишь несколько раз в неделю. Обычную клиническую кровь и мочу делают до обеда. Увидеть реальную клиническую картину в критической ситуации невозможно, приходится опираться лишь на интуицию.

Персонала в больнице не хватает. Люди увольняются из-за низких зарплат и тяжелых условий работы. Те, кто остался, тянут все на себе и тоже подумывают об увольнении. Ведь при такой организации медпомощи от ошибки никто не застрахован. «После этого случая сложил с себя обязанности заведующего отделением, – говорит Сушев. – Хотя я проработал в этой должности с 1998 года. Был в служебной командировке в Чечне, имею награды, с 2000 года высшая квалификационная категория по специальности анестезиология и реаниматолога. Но сейчас я боюсь. Я понял, что на каждом дежурстве хожу под 109 статьей, и могу оказаться по ту сторону решетки, даже если я ни в чем не виноват».

Доктор Сушев предполагает, что его дело закроют в сентябре 2018 года по сроку давности. Но такой сценарий его не устраивает. С одной стороны, он избежит наказания за преступление, которого не совершал. С другой — сам факт судимости останется. «Я переживаю не за себя, за сына, – говорит врач. – Он закончил высшее учебное заведение и мечтает о карьере в таком месте, где близких родственников будут проверять. Я просто был врачом, выполнял свою работу, но следственный комитет решил сломать жизнь мне и моему сыну.  Теперь все зависит от решения суда: прекращение по сроку давности — это одно, примирение — другое, но меня устроит лишь реабилитирующая статья. Я надеюсь на оправдательный приговор», – резюмирует Сушев.

Автор: Екатерина Резникова, medrussia.org

Как сообщалось ранее, дело против хирурга из Новосибирска Валерия Пискарева, обвиненного в смерти пациентки в 2015 году, закрыто. Следствие доказало: врач не виноват. Несмотря на это, СМИ отказываются удалять статьи о виновности врача и публиковать опровержения. В отчаянии хирург написал письмо президенту России Владимиру Путину, в котором просит гаранта защитить медиков от произвола правоохранительной и судебной систем. Подробнее читайте: Новосибирский хирург обратился к Путину с просьбой защитить врачей от репрессий