Министр здравоохранения России Вероника Скворцова провела встречу со специалистами паллиативных служб, где обсудили механизмы обеспечения больных детей незарегистрированными в России препаратами, передаёт ТАСС.
Родители привыкли молчать
Родители тяжело больных детей все силы тратят на ухо за ребёнком, поэтому жизненных ресурсов на то, что скандалить, требовать и открывать закрытые двери, у них просто не остаётся. Им приходится только приспосабливаться.
Родители объединяются в Интернет-сообщества, где обмениваются опытом и советуют друг другу лекарства при той или иной форме эпилепсии.
Научились доставать эти лекарства, даже если их нельзя официально купить в России, зато можно ввезти из-за границы, купить с рук, попросить привезти кого-то, кто за границу едет.
21 августа в Сети появился ролик, записанный родителями, а также было отправлено составленное детским хосписом “Дом с Маяком” и фондом помощи хосписам “Вера” обращение к Владимиру Путину с просьбой о помощи.
В обращении родители назвали свои имена и имена детей, их диагнозы и рассказали, в каких препаратах они нуждаются. На следующий день министр здравоохранения Вероника Скворцова встретилась с представителями благотворительных фондов, которые занимаются паллиативной помощью — “Детский паллиатив”, “Дом с маяком” и “Вера”, и обсудила, как можно в ближайшее время изменить ситуацию.
Проблемы и пути их решения
“У нас есть две проблемы: незарегистрированные препараты, которых нет в России, — ни импортных, ни отечественных аналогов, — объясняет ТАСС Наталья Савва, главный врач детского хосписа “Дом с маяком”. Вторая проблема — есть субстанции, которые зарегистрированы в России, но нет детских форм. Например, лекарство есть в таблетках и инъекциях, но нет в ректальных клизмах и каплях”.
С проблемой отсутствия детской формы диазепама и столкнулась Екатерина Коннова, — мама, которую арестовали при попытке продать лекарство: врач назначил ребенку инъекции диазепама. Получается, ребенок обеспечен нужным лекарством, однако вместо безболезненного и быстрого введения с помощью микроклизмы каждый раз приходится делать Арсению укол.
“Говорить об отсутствии препарата не приходится, но на самом деле все сложнее”, — объясняет Наталья Савва.
“Уколом можно обойтись в стационаре, его введут в вену, эффект будет быстрым. Но на дому эти инъекции не могут быть использованы, мама не попадет в вену, тем более когда у ребенка судороги, а если колоть в мышцу, то препарат работает медленно, и мы все равно рискуем, может произойти остановка дыхания, которая приведет или к смерти, или к попаданию в реанимацию. Здесь речь идет не только о комфорте для родителей и ребенка, но и о том, что именно детская форма жизненно необходима пациенту”.
По мнению Натальи Саввы, проблема отсутствия детских форм зарегистрированных в России лекарственных препаратов более решаема, чем их полное отсутствие. На встрече министр озвучила несколько вариантов решения проблемы. Самый предпочтительный — изготовление детских форм лекарств внутри страны.
“Было предложено дать задание Московскому эндокринному заводу, чтобы препараты изготавливали у нас, но это процесс долгий, он складывается из клинических испытаний, они занимают пять-шесть лет, — говорит Наталья Савва. Понятно, что надо это начинать, но дети, которые живут здесь и сейчас, могут просто не дожить до этого препарата. Параллельно надо решать, как обеспечить детей этими препаратами уже сейчас”.
Еще один механизм, предложенный Скворцовой, — изготовление детских форм нужных лекарств по индивидуальному заказу.
“Это механизм с подключением сети аптек с производственными блоками, которые лицензированы к производственной деятельности для приготовления этих лекарств”, — сказала министр здравоохранения на встрече.
Но учредитель фонда помощи хосписам “Вера” и директор Московского многопрофильного центра паллиативной помощи Нюта Федермессер считает, что этот механизм вряд ли удастся реализовать.
“Этот вариант, на мой взгляд, нереализуем, потому что в этой аптеке должны быть специальные провизоры, эти провизоры должны иметь опыт. Аптеки должны быть в шаговой доступности, а не по одной в федеральном округе. Сегодня они у нас существуют только в 44 округах из 85-ти, то есть в половине федеральных округов аптек с производственными отделами, а речь именно о них, — нет. В итоге мы только денег в это вложим, а проконтролировать обеспечение пациентов обезболивающими лекарствами через эти аптеки не сможем. Прибавляются вопросы к Минпромторгу — какие объемы субстанций чистого вещества — морфина и диазепама — допустимо хранить в аптеке. В общем, это все сложно”.
Наименее предпочтительным, но, вероятно, самым быстрым способом получения препарата и в случае, когда пациенту необходима детская форма зарегистрированного в России препарата, и когда нужно лекарство, которого вообще нет в стране, Вероника Скворцова назвала централизованные государственные закупки. То есть, когда государство закупает нужные незарегистрированные в стране лекарства за границей под конкретных пациентов.
“Третий путь — самый сложный, но он самый быстрый, — объясняет Нюта Федермессер, — На мой взгляд, он вообще единственный, так как это единственный способ контролировать ввоз таких препаратов. У нас должен быть единый центр распределения этих препаратов после фасовки, должна быть единая система распределения. Мы понимаем, что это задача непростая”.
Скворцова отметила, что механизм централизованных закупок также будет проработан с учетом всех рисков. В случае целесообразности его применения потребуются изменения в законодательство, при этом он будет касаться не только обезболивающих препаратов, но и вообще любой группы лекарств, не зарегистрированных в РФ.
Специалисты, работающие с паллиативными пациентами, отметили также, что скорейшему появлению в стране необходимых препаратов могут помочь особые договоренности о сотрудничестве государства с иностранными фармкомпаниями.
“Фармацевтический бизнес — это, прежде всего, бизнес, а потом все остальное, объясняет заведующий лабораторией экспериментальной и клинической фармакологии НМИЦ детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Дмитрия Рогачева Иван Козлов. — Если маркетинг говорит, что более дорогая лекарственная форма в стране, где не такие высокие доходы, не будет хорошо продаваться, эту лекарственную форму вы в ней не увидите никогда”.
Также Козлов отметил, что процедура регистрации нового препарата в стране очень сложная и дорогостоящая, что также не способствует привлечению фармпроизводителей на российский рынок. Упрощенная процедура регистрации на отдельные препараты может помочь с решением этой проблемы, считает врач.
Приходится идти на преступление
На встрече с Вероникой Скворцовой представители некоммерческих организаций говорили также и о необходимости сотрудничества с Министерством внутренних дел: ведь родители, вынужденные сегодня нелегально покупать необходимые сильнодействующие лекарства, фактически совершают уголовное преступление.
“Когда я передавала на совещании в Минздраве наш реестр, а это более 800 человек наших подопечных, там было дано согласие на обработку персональных данных родителями, они дали свои мейлы, свои телефоны, диагнозы своих детей и возраст детей, и, по сути, это список уголовных дел для МВД. Приезжай в любую семью, которая призналась, что у нее есть незарегистрированные препараты, — говорит Нюта Федермессер. — Потому что у нас есть две статьи в уголовном кодексе, которые влияют на жизнь тех, кто оказался невольно задействованным в этом обороте, это статья 228.2 там говорится о нарушении медиками правил оборота — в оборот входит все: и хранение, и транспортировка, и учет, и уничтожение неиспользованных препаратов.
Есть также статья 228.1 — она касается сбыта. Сбытом наркотиков является любая, даже безвозмездная передача, ни объем вещества передаваемого, ни цели, для которых он передается, в расчет не принимаются. И получается, что наркотиком можно назвать те лекарственные средства, которые в России не зарегистрированы, что они ничем не отличаются от наркотика, который достают наркоманы для того, чтобы удовлетворять свое пагубное смертельное пристрастие. Любой объем передачи лекарственного средства, содержащего сильнодействующее вещество или опиат из рук в руки одной мамы к другой, — это передача наркотиков, это карается сроком от четырех до восьми лет заключения”.
По мнению Нюты Федермессер, необходимо развести контроль за нелегальным оборотом наркотиков и за медицинскими препаратами: это упростит жизнь медикам и облегчит жизнь неизлечимо больным людям и их родным. Страх перед наказанием за выписанный рецепт часто вынуждает врачей отказываться от назначения сильнодействующего обезболивающего или противосудорожных препаратов. Еще свежа в памяти многих история красноярского доктора Алевтины Хориняк, которая накануне майских праздников 2009 года выписала рецепт на покупку препарата “Трамадол” онкобольному с болевым синдромом. Пациент был знакомым женщины, но не был прикреплен к поликлинике, в которой она работала. Из-за отсутствия в аптеке льготного бесплатного препарата мать больного обратилась к Хориняк, и та выполнила просьбу, так как обезболивание требовалось срочно и ждать окончания праздников, когда бесплатный препарат должен был вновь появиться в аптеке, было невозможно.
После трех лет судебных разбирательств, вызвавших огромный резонанс в медицинских кругах и в обществе, суд вынес оправдательный приговор Алевтине Хориняк, не найдя в ее действиях состава преступления. После “дела Хориняк” были внесены изменения в действующее законодательство, упрощен порядок получения наркотических обезболивающих для паллиативных больных, однако, по словам Нюты Федермессер, количество необезболенных людей сокращается медленно — это связано с тем, что врачи до сих пор запуганы и часто не имеют достаточной компетенции. Именно с этими причинами связана цифра “7”, которую прислали регионы на запрос о нуждающихся в сильнодействующих препаратах. А о существовании детских форм некоторых лекарств, например, того же диазепама, — многие доктора даже не знают, говорит Федермессер.
“Когда я в Москве учу врачей, что такой препарат, как мидазолам, можно использовать не только для паллиативной седации, но и для снятия судорог, — объясняет Нюта, — его надо перелить в шприц, оставить этот шприц на тумбочке, и в случае, когда у взрослого пациента начинаются судороги, потихоньку вводить этот препарат через нос, по слизистой, они пугаются. Когда мы это делаем, мы нарушаем федеральное законодательство, и ради качества жизни пациента я подталкиваю к этому своих медиков. Я перестала бояться об этом говорить вслух, потому что больше нет сил.
Нюта Федермессер говорит, что по правилам врач обязан взять препарат, расписаться в специальном журнале о том, что этот препарат использован. До тех пор пока он не введен пациенту, считается, что процедура не завершена. Поэтому профилактическое оставление лекарства на тумбочке — фактически нарушение закона.
“А если я не буду его оставлять на тумбочке, а его нужно вводить на самом старте судорог, чтобы они не перерослии в судорожный многочасовой синдром, — то на то, чтобы его принести, уйдет минут 15: пока придет медсестра, пока позовет врача, пока врач подтвердит, что надо делать, пока вызовут процедурную медсестру, она достанет препарат, сделает записи в журнале, закроет процедурный кабинет, в котором она взяла это лекарство, — это минуты, минуты, минуты, которые сливаются в десятки минут страданий у сотен, тысяч людей по всей стране”, — говорит Нюта Федермессер.
Специалисты паллиативых служб отметили, что встреча с Вероникой Скворцовой 21 августа была установочной: министр планирует сделать их регулярными.
“Начало положено. Даны распоряжения ведомствам, департаментам, как обеспечить детей этими препаратами. Через две недели у нас будет следующая встреча, надеюсь, работа будет дальше идти”, — рассказала ТАСС главный врач детского хосписа “Дом с маяком” Наталья Савва.
Следующая встреча состоится в первой половине сентября.
Как сообщалось ранее, директор НИИ организации здравоохранения и медицинского менеджмента Департамента здравоохранения города Москвы Давид Мелик-Гусейнов рассказал НСН, почему в России возникла нехватка детских форм многих лекарств. Подробнее читайте: «Отсутствие системного взгляда стало причиной нехватки в России детских форм лекарств».
