Специалисты морга Бахчисарайской центральной районной больницы в Крыму коллективно уволились. Трупам не хватает места в холодильнике, а сотрудникам – дополнительного персонала, оборудования, зарплаты и терпения, рассказал крымский судмедэксперт Владимир Лазарев в “Откровенном разговоре“.
Что касается условий для живых лиц, мы принимаем их в кабинете, хотя здесь практически нет того оборудования, которое должно быть. Вот у нас куда-то исчез ростомер. Что касается морга, то это надо вспомнить фильм «Инспектор уголовного розыска», где морг приближен к условиям 18 века. Построен морг лет пятьдесят назад. Условия тогда может быть соответствовали той нагрузке. В 21 веке они никак не подходят. В морге нет вентиляции, нет нормальной канализации, вытяжки.
Иногда нам приходиться работать чуть ли не по щиколотку в резиновых сапогах в этой сукровичной жидкости. Санитарка выносит воды, которые стекают со стола, выливает под дерево. Но, правда, удалось своими силами почистить эту канализацию и немножко она функционирует. Освещение вообще никакое. Поэтому когда вскрываешь сложные трупы, где именно нужно хорошо рассмотреть повреждения, то мучаешься конкретно. Горячей воды нет в морге. Например, когда я попытался поставить водонагреватель электрический, его сняли, так как оказалось, что он, то ли не по той системе финансирования был, то ли, как заявил заведующий патологоанатомическим отделением Савченко: «Мне горячая вода не нужна!».
В этом морге мы занимаем одну вторую секционной комнаты, наверное, и одну вторую стола. В холодильной камере у нас 2 каталки в то время, как у анатомии есть еще кассетная камера на 8 каталок. У нас есть четыре дежурных санитара, их не принимают на работу почему-то. У нас в штате нет ни одного лаборанта, нет ни одного регистратора. Последнего регистратора убрал отсюда исполняющий обязанности начальника бюро для того, чтобы создать здесь невыносимую обстановку. Поэтому на сегодняшний день мы вынуждены были подать заявления на увольнение всем коллективом, за исключением одной санитарки. Один эксперт уже уволился. Отдел кадров с министерством здравоохранения выезжали сюда, привозили сюда этого исполняющего обязанности начальника бюро Олейника, который здесь что-то бормотал непонятное, «что даже если они все уволятся, отделение все равно будет работать». Я не против этого, но нужно создавать нормальные условия для работы.
Я к главному врачу, Гайдарёву Константину Викторовичу, ходил 4 раза на прием, он меня вообще не принимал. Просил Олейника навести порядок. И все дошло до такого вот состояния.
Если человек умер, его погребение должно быть достойным. Какой он был – это не наше дело, но выдать тело нужно в человеческих условиях. Представьте себе, лежит труп, с него сыпятся опарыши, с него течет, и в это время выдают какого-нибудь родственника, нормального и чистенького. И, естественно, нареканий очень много, и все сводится к написанию служебных записок на имя исполняющего обязанности начальника бюро. Ответ: «Факты, изложенные Лазаревым, не подтвердились. Бюро и главный врач создают комфортные условия для работы».
Ложные заключения о смерти пишутся для того, чтобы статистику не видели. Это идет в отчет. Если это будет какая-то другая причина смерти, удобная им, то этот отчет поступает и в Минздрав. А там видят, что здесь все хорошо. Тогда зачем сюда нужны медики, оборудование?
В 2018 году у них по отчету умерло в стационаре 222 человека, а патологоанатом вскрыл 400. Откуда эти трупы взялись? Конечно, кто-то умер дома, а кто-то не подлежит судебно-медицинской экспертизе, но это единицы. А все остальные сразу направляется в морг. Здесь есть и финансовая заинтересованность. С каждого трупа там взимают по 5 тысяч рублей за вскрытие. За какое вскрытие? У нас вскрытия все бесплатные.
Мы выполняли с экспертом всю работу: и санитаров, и лаборантов и регистраторов. Ничего нам за это не платили. И мы работали нормально до тех пор, пока не попали в такую немилость.
Моя заработная плата сейчас как у студента, который только окончил медицинский институт. Потому что с января месяца мне не производится оплата за высшую категорию. Получаю около 40 тысяч. Я заведующий отделением, кроме этого. А эксперт – 36 или 32 тысячи.
Здесь нужно чисто физически три эксперта. То есть одна ставка у нас свободна. С нее нам за переработку должны начисляться какие-то суммы.
У нас есть нормы, предусмотренные приказом № 346, по которому эксперту районного отделения положено вскрыть, допустим, 60 трупов в год, и освидетельствовать порядка 120 живых лиц. На двоих мы вскрываем 315 в год, и где-то живых принимаем около 500. А никаких надбавок нет.
В других местах, где я работал, с учетом высшей категории, я получал около 70 тысяч. Это в Татарстане.
Молодому грамотному эксперту Юрию Борщеву со второй категорией, который отработал 5 лет, вдруг объявили выговор. И он не ожидал второго выговора [по той же самой причине, что и Лазареву, из-за которого не подтвердили его высшую категорию – Прим. ред. ], когда ему сломали его заключение по живому лицу. Его возмущение вызвало гонения. Потому что завотделом сложных экспертиз является жена Олейника. Они у нас ломают эти экспертизы как хотят. Хотя потом их экспертизы тоже ломают, но почему-то никто на это не обращает внимание. Этот начальник нерадивый. Олейник Константин Викторович как эксперт – нулевой, как руководитель – никакой. Он специалист высшей категории. А мой отчет на высшую категорию зарубили люди, которые не понимают, что невозможно давать эксперту категорию ниже, чем у него уже есть. Они могут ее только подтвердить или не подтвердить. Но не писать такое: «Достоин только первой квалификационной категории». Кто дал безграмотным людям право заниматься оценкой экспертов?
Мы пришли сюда работать, а не потакать. Кто-то с начальником договаривается, чтобы не было такого-то заключения, а он не может его сделать, потому что мы работали над этим трупом. Он начинает на нас давить.
Здесь точно такой же набор инструментов, с которым работал мой дед, когда был судебным медицинским экспертом. Ручная пила не идет ни в какие рамки, поэтому мы прикупили обыкновенную ножовку. Чтобы подумали о нас родственники, если бы в момент вскрытия они зашли в секционный зал, и увидели, что мы столярной ножовкой пилим голову их умершего близкого? Я пользуюсь инструментами, которые у меня с 1995 года.
Каждый случай смерти в больнице, который попадает на судебно-медицинскую экспертизу, мы должны разбирать на клинико-анатомической конференции. Ни на одну конференцию нас не пригласили.
Единственное, после каждого вскрытия к нам приходила начмед Петренко Ирина Петровна, и она нам внушала, что мы должны ставить те же причины смерти, те же диагнозы, которые стоят в истории болезни. А почему? А потому что вы у нас в аренде, говорила она. Меня не арендовали. Это они делают для того, чтобы не было расхождений, и показать высокое качество медицинской помощи, которое хромает здесь на все четыре ноги.
