Четырнадцать лет назад, будучи совсем молодым, я сидел за предпоследней партой на лекции по акушерству и гинекологии на третьем курсе медицинского колледжа. 

После ночной дискотеки было тяжеловато. Но молодость зелена, дорога скатертью постелена. Честно придя на занятия, изрядно погуляв ночью, меня накрывала приятная сонливость. Однако преподаватель по вышеуказанной дисциплине, замечательная женщина, педагог и человек, спать не давала. Уж больно слушать её лекции было интересно. Тема была про искусственное прерывание беременности. Положив голову на левую руку, я достаточно внимательно слушал, пытаясь записывать важные моменты. И вот в непрерывном потоке лекции, которая периодически переходила в диалог со студентами, внезапно воцарилась тишина. Увлечённые записями студенты подняли головы. Мне свою голову поднять было трудно. Я ограничился взором. Пауза была настолько внезапна, что никто не понял, что произошло. И в этот момент преподаватель отвела взгляд в сторону и сказала следующее:

– Эх, ребята! На тот свет страшно идти. Столько абортов за свою жизнь сделала. Нет, не по своему умыслу конечно. Но своими руками…

Царила тишина гробовая. Кажется, что все поняли, о чём она.

Спустя пяток секунд после этого грустного изречения, лекция продолжилась как ни в чём не бывало. Но тот момент я запомнил. Запомнил надолго. На всю жизнь.

Прошло много лет. Та замечательная преподаватель, к большому сожалению, трагически погибла при ДТП. Но её слова тогда на лекции не давали мне покоя.

И вот как-то при определённых обстоятельствах, уже работая в Скорой Помощи, я случайно стал свидетелем разговора двух молодых девиц. Опустив подробности, он приблизительно был таким:

– Вот и пошла на аборт. Такое отношение врачей, как к шлюхе какой-то!

– А что такое?

– Да на меня срывались постоянно. После выскабливания иди, говорят, в палату сама. А я не могу! На ногах не стою. А они чуть не пинками гнали. Будто я виновата, что у меня так случилось!..

И меня посетила мысль: а с чего им быть добрыми? С чего им быть добрыми к той мадам? Ведь она такая приходит далеко не одна «с обстоятельствами». Вы ходите через одну, «скаблитесь», потому что у вас, видите ли, обстоятельства. А выгребать, в прямом смысле слова, детёныша вашего им. Это далеко удовольствия не доставляет, поверьте. И разрушать плод по показаниям и без. Становится действительно страшно идти на тот свет. «Не по своему умыслу, но своими руками» – вспомнил я тогда.

Назовите причину, по которой гинекологи, совершающие детоубийство по прихоти или обстоятельствам молодой особы, у которой что-то там не сложилось, должны любить таковых и оказывать моральную поддержку? Назовите причину, по которой акушеры должны любить матерей, которые оставляют своих новорожденных в роддомах? Матерей, которые не платят никаких алиментов в детские дома в последующем, ибо обязанность по уплате алиментов у нас исключительно на мужчинах? Несправедливо, не правда ли?

Не должны. И не обязаны. Если кто-то думает про священный долг, Гиппократа, клятву, то отбросьте иллюзии. Медик должен проявлять человечность? Безусловно! Потому что он – ЧЕЛОВЕК. И ни что человеческое ему не чуждо. Как любовь, так и ненависть.

В одной телевизионной передаче на федеральном канале решительно осуждали Зелендинова. Студия неодобрительно гудела, охала, когда показывали кадры избиения им двух алкашей, один из которых, оставшийся в живых, даже в студию на передачу умудрился прийти пьяным. Но когда речь в этой же программе спустя несколько месяцев зашла о случае с камчатской Скорой Помощью, когда один неадекватный тип не пропустил спецтранспорт, что привело в итоге к гибели молодого пациента, студия неодобрительно гудела, когда узнала, что в машине Скорой был врач мужчина. Мол, не вышел разобраться по-мужски. Я ничего не понимаю тогда, чего общественность ждёт от медицинских работников. Но одно могу сказать точно: не надо навязывать медработникам любовь ко всем и вся. Они имеют право как любить, так и ненавидеть.

В любой специализации в медицине есть категория граждан, к которым относятся негативно. Я работаю в Скорой Помощи. Я ненавижу алкашей. Да, я их ненавижу. Нет, у меня ровное отношение к алкоголикам на пенсии. Когда человек пахал сорок лет, заработал на пенсию, вышел на заслуженный отдых, и вот тут угас, спёкся. И спился. Они-то своё отработали. От них был в этой жизни толк. Я ненавижу молодых алкоголиков, с которыми мы все наравне. И когда я спрашиваю «Официально работаете?» и слышу в ответ ухмылку и ответ «Пфф! Конечно нет!», и рожа такая довольная, я его ненавижу в этот момент.

Я ненавижу бомжей, которые практически все имеют прописку и жильё. И бомжи они по образу жизни, а не по социальному статусу. Я ненавижу тех молодых людей, которые изображают из себя смертельно больных, в то время как на следующем же вызове в девяносто с лишним дед, ветеран войны, упорно отказывается от помощи дойти под руки до машины Скорой, и идёт своими ногами, опираясь на трость своими дрожащими руками и продолжает сантиметр за сантиметром преодолевать заветные несколько метров. Мне становится стыдно за молодых, глядя на этого бравого старика. Но все эти люди, как бы то ни было, получат помощь в том объёме, в котором требуется. Потому что это работа, и все мы должны быть профессионалами, независимо от социального статуса, если кто-то вдруг подумает о предвзятом отношении.

Безусловно, есть пациенты, которых безумно жалко. В основном это дети, заложники обстоятельств, глупости и безответственности родителей. И вот здесь трезвость ума порой пропадает. Это всегда страшно, когда малыши в эпилепсии, когда малыш, двадцати семи дней от роду, начинает вдруг аспирировать в машине. Это страшно. И эта жалость не даёт покоя и сосредоточенности. Именно поэтому я не представляю, как работают в детских реанимациях. И именно поэтому медик не обязан быть жалостлив к каждому, ибо это мешает профессиональному подходу. Ненависть и гнев – чувства мимолётные. Они быстро проходят. Любовь же и жалость оставляют глубокий след в душе. Поэтому не пытайтесь заставить медиков всеобъемлеще любить. Иначе лечить станет некому. Но не отнимайте право у медика ненавидеть. Он имеет на это право. Он – человек, а не господь Бог.

***

– Иди сюда, мамаша! Сядь! Чего ты мечешься по машине!? Рожала-то для чего бл…?
Но во взгляде мамы малыша, которому не было ещё и месяца, был только страх. Она явно не знала, что делать с малышом, как себя с ним вести и очевидно его боялась. Только плакала и шарахалась от него, боясь даже подойти к своему чаду.

В этот момент малыш снова начал аспирировать, переставая дышать. Фельдшер схватил малыша за ноги и начал потряхивать его, держа вниз головой. Мама же ребёнка в этот момент отвернулась в окно и тихонько плакала.

Через несколько секунд малыш снова задышал и запищал. Руки фельдшера неумолимо дрожали. А мама карапуза так и продолжала смотреть в окно, даже не поворачиваясь.

– Сука! Я тебя ненавижу…, – подумал фельдшер, глядя на мать, держа маленький пищащий комочек в своих руках.

После того, как малыша доставили в стационар, фельдшер нервно курил в машине, глядя на улицы ночного города и думал: «А может лучше было бы этой мамаше… Но ведь тогда по её умыслу и чужими руками. Замкнутый круг…»

Автор: Максим Александров, фельдшер скорой помощи, Нижний Новгород