Онкоэпидемиолог, исполнительный директор Ассоциации онкологов Северо-Западного Федерального округа, научный сотрудник ФГБУ «НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова» Минздрава России и Университета Тампере Антон Барчук рассказал изданию «Фонтанка» о том, что делать, чтобы действительно снизить риск развития онкологического заболевания, о современной диагностике онкозаболеваний и о проблеме наследственности.

По его словам, на данный момент существуют программы скрининга и программы ранней диагностики.

Скрининг – это когда мы хотим выявить опухоль или предопухолевые изменения у людей, у которых нет никаких симптомов, жалоб и желания пойти обследоваться. Просто они по возрасту или каким-то другим показателям входят в группу риска по какому-то конкретному заболеванию. Поэтому это четко организованная программа с четкими критериями, кого приглашать на обследование и что конкретно искать.

Ранняя диагностика начинается, когда уже есть первые симптомы или жалобы, пусть и самые безобидные. Понятие это комплексное, и важно повышать знания не только врачей — первичного звена и онкологов, но и населения. Человека может уже что-то беспокоить, но он не связывает это с развитием онкологического заболевания. Например, у курильщика может измениться характер кашля. Он должен пойти к врачу. Если есть система ранней диагностики, врачи первичного звена понимают, что это может быть онкологическое заболевание, и назначают обследование.

Важно, что одно обследование может использоваться и при скрининге, и при ранней диагностике. Например, женщина пришла с жалобами на какое-то образование в молочной железе. Ей сделали маммографию, и в данном случае это ранняя диагностика. А вот если у 50-летней женщины нет никаких симптомов, но ей приходит приглашение сделать маммографию, то это уже скрининг. Потому что обследование делается, когда никаких симптомов нет.

«Когда диспансеризация только появилась, методы, которые использовались, не всегда были адекватными. Возрастные группы выбирались не совсем верно, интервалы между обследованиями не соответствовали тому, что мы знаем о скрининге.

Сейчас стало лучше: наши рекомендации по возрастным группам, методам обследования и интервалам соответствуют, в принципе, рекомендациям европейских программ скрининга. Но проблема в том, что ключевой момент скрининга – это индивидуальные приглашения для представителей определенных групп населения. Если нет приглашения, кто, как правило, приходит на обследование? Те, у кого есть время, деньги и образование, чтобы разобраться, что такое скрининг и зачем он нужен. То есть те, кто беспокоится о своем здоровье и, как правило, стараются вести здоровый образ жизни. А главная группа риска – совсем не они. В итоге получается, что эффективность такого обследования (диспансеризации, – прим. ред.) ниже, чем организованной программы скрининга. Другая отдельная история – это качество обследования и алгоритмы диагностики после положительного первичного теста. Они сильно влияют на эффективность скрининга», – отметил эксперт.

Он добавил, что диспансеризация – это попытка включить сразу все, поэтому изначально было много лишних анализов. Скрининг же сейчас рекомендован только для рака молочной железы, рака шейки матки и колоректального рака.

По раку легких, например, флюорография не работает. Она была эффективна при диагностике туберкулеза в прошлом веке. Но сейчас нужно обсуждать с фтизиатрами, искать ли туберкулез у всех подряд и насколько вообще нужна поголовная флюорография.

Антон Барчук также рассказал о проблеме наследственности и как она учитывается в медстатистике.

«Пока это проблема, поскольку выявление наследственных рисков требует довольно сложных анализов. К сожалению, ресурсов у нас очень мало. Даже те программы скрининга, которые существуют, обязательно надо модифицировать, если известно, что, например, у родственника была опухоль с генетическим синдромом.

Если кто-то в молодом возрасте заболевает колоректальным раком, то, скорее всего, там есть генетическая аномалия, и нужно обязательно сделать анализ на ее выявление. И, если мутация подтвердится, высока вероятность, что и у родственников она есть. Значит, скрининг для родственников пациента должен начаться не в 50 лет, а раньше, и обследования должны проходить чаще, и смотреть нужно другими методами, более интенсивными, потому что риск заболеть высок.

Но методы типирования генов и изучения опухоли доступны, как правило, в Петербурге, Москве, крупных городах. И даже там, где они есть, эти методы исследования не часто используются.

Всегда, когда есть родственники с онкологическим диагнозом, процент риска чуть выше, особенно если эти опухоли были выявлены в молодом возрасте. Но нужно понимать, что подавляющее большинство таких заболеваний – рак желудка или рак легких – обусловлены не генетикой, а внешними факторами. Например, к раку желудка ведет инфицированность Хеликобактер пилори», – заключил эксперт.

Как сообщалось ранее, профессор Вахтанг Мерабишвили, руководитель отдела организации противораковой борьбы НМИЦ онкологии имени Н. Н. Петрова рассказал «Фонтанке», как считают онкологических больных в России и в мире, о чём на самом деле говорят цифры и стоит ли их бояться. Подробнее читайте: Хвастаться снижением смертности от онкологии в России – значит позориться.